Самодержец использовал в качестве орудия власти еще одно средство: манипулирование привилегиями и милостями. Предшественники Петра Великого создали строгую иерархическую систему, чтобы укрепить политический контроль над своими подданными. Петр рационализировал эту систему, превратив ее в военизированную «Табель о рангах», которой надлежало руководствоваться в вопросах званий и привилегий. Согласно этой табели, все должны были служить государству и делать карьеру, поднимаясь с одной ступеньки иерархической лестницы на следующую до тех пор, пока не достигали уровня, позволявшего стать наследственными аристократами. Коммунистическая система номенклатуры была почти точной копией той, что описана выше. В соответствии с обеими, продвижение по службе и наделение привилегиями были во власти самодержавного правителя. Частная собственность — поместья и большие барские дома при Петре, автомобили и дачи при коммунистах — могли быть отобраны, если самодержец был недоволен. Лишение людей всякого независимого источника дохода или приобретения богатства было сознательной мерой социального и политического контроля. Такой порядок укреплял заносчивость власть имущих и угодливость подчиненных. Принцип управления был прост. Как потом это сформулировали сами русские: «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак». Именно такое положение дел было сатирически описано в «Ревизоре» Гоголем, автором, который всегда казался лучшим толкователем советской действительности, чем «кремлеведы» в период «холодной войны». Результат был неизбежным: боязнь ответственности, запугивание нижестоящих и взяточничество. И в коммунистические и в царские времена имелись преданные и честные слуги государства. Но сама система была помехой проявлению инициативы как в области государственного управления, так и в сфере бизнеса. В конце концов как царский, так и коммунистический режимы пали из-за их неспособности эффективно использовать таланты людей.
Власть автократического государства опиралась не только на силу — полицию и армию, — никак не связанную законом. Русская политическая система имела также два других важных института: православную церковь и интеллигенцию. Церковь играла двойственную роль: иногда она служила столпом государства, часто — источником утешения для народа, а время от времени — центром оппозиции в системе, где оппозиция была всегда под запретом.
Основной миф России — идея Святой Руси, цитадели чистоты во враждебном море раскольников и неверных. Опера Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже» — это мистический гимн святому городу, который вначале чудесным образом погрузился в морские волны, чтобы спастись от татарских захватчиков, а спустя несколько столетий, когда злые захватчики ушли, вновь всплыл во всей своей незамутненной красе. Жертва, принесенная Россией, гласит легенда, спасла Европу от Орды, но Европа осталась по сей день неблагодарной.
Русская православная церковь, подобно католической церкви в Польше, на протяжении столетий поддерживала дух нации в годины бедствий. Она сыграла огромную роль в формировании представления русских о себе и своей стране. Во время татарских набегов, когда светские правители были либо убиты, либо рассеяны по свету, либо сотрудничали с врагом, церковь служила для русских объединяющим центром. А падение Константинополя в 1453 году считалось справедливым наказанием для церкви и государства, которые — в отличие от их собственных — попытались в чрезвычайных обстоятельствах вступить в позорный союз с еретической церковью Рима. С тех пор русские стали верить, что они одни владеют истиной, все больше укрепляясь в мысли, что их историческая задача — донести эту истину до «неверных» на Востоке и на Западе. Как выразился Достоевский, «все значение России заключено в православии, в свете с Востока, который потечет к ослепшему на Западе человечеству, потерявшему Христа». Русские называли себя «православными», полагая, что все остальные вероисповедания в той или иной степени ложны, что католики и протестанты вообще едва ли христиане. В своей опере «Борис Годунов» Мусоргский подчеркивает контраст не только между поведением оперных персонажей, но и их музыкальным языком — музыкой, выражающей характер сердечных русских (даже злодеев), и холодных формалистов-католиков, западных поляков, подпавших под влияние иезуитов. Когда Дмитрий Самозванец переходит на сторону поляков и принимает участие в их наступлении на Русь, соответственно меняется в сторону «деградации» и музыка, сопровождающая этого героя. Западные критики считают, что польские сцены оперы в музыкальном отношении уступают другим. А чего еще, — могут сказать в ответ русские, — можно ожидать от поляков?