В марте я летал в Баку на британском правительственном самолете с Дугласом Хоггом, государственным министром Форин Оффис. Самолет был выкрашен в камуфляжные цвета, и я надеялся, что азербайджанцы не собьют его, решив, что их собираются бомбить армяне. Президент Муталибов только что ушел в отставку: бакинская толпа обвинила его в том, что он действовал недостаточно решительно после армянской расправы с азербайджанцами в Карабахе. Мы посетили моего старого друга, премьер-министра Гасанова, а также исполняющего обязанности президента Мамедова, который почти не мог говорить от переполнявших его чувств, произнося грозную историческую тираду против армян. Мы встретились также с представителями некоммунистической оппозиции в парламенте, которые были более разумными и умеренными. Каждый из них относился с крайним подозрением к русским империалистическим заговорам. — Все были поглощены Нагорным Карабахом. Атмосфера была совершенно иной, чем во время моего предыдущего визита. Армяне теперь одерживали победу за победой. Азербайджанцы уже более не задавали тон на переговорах. Однако они с беспокойством сознавали, что должны теперь вести переговоры с позиций слабости и что мировое общественное мнение не на их стороне. Даже оппозиция, по-видимому, понимала, что, если ход событий выйдет из-под контроля, это будет означать не только новое кровопролитие в Карабахе, но и серьезные беспорядки в Баку. Изгнание Муталибова могло быть только началом. Гасанов позвонил мне на следующий день рано утром, когда я слушал Би-би-си: армяне атаковали азербайджанский пограничный город Агдам, откуда азербайджанцы посылают все необходимое для своих войск в самом Нагорном Карабахе. Город в огне и завален трупами. Гасанов попросил меня взять с собой министра и посмотреть на все это своими глазами. Я отказался. Вместо этого я послал сотрудника политического отдела посольства Тима Барроу, который сопровождал нашу группу. Когда Тим в конце концов попал на место действия, он увидел одно горящее здание, один труп и массу людей, в панике бегущих из города. Гасанов был неверно информирован, впал в панику или, возможно, проверял, какое впечатление произведут подобные вести.
В Ереване нас поместили в правительственной гостинице. Она была роскошной и, пожалуй, менее вульгарной, чем обычно. В ней было страшно холодно. Азербайджанская блокада сократила поставки нефти и газа в Армению на 75 процентов, и почти все время, что мы там находились, мы не снимали свитеров. Я вручил свои верительные грамоты президенту Тер-Петросяну. Насколько мы могли судить, я был первым британским послом в Армении за 2000 лет, а то и больше. После этого Хогг провел с ним официальную беседу. Тер-Петросян был серьезен, сосредоточен и готов принять идею переговоров по поводу Нагорного Карабаха. Эта готовность шестью годами позже стоила ему его должности. Члены парламента, с которыми мы встретились после этого, были настроены менее здраво, особенно когда Хогг сказал им, что шансов на независимость у Нагорного Карабаха нет. Мое возвращение в Москву из Еревана было русским — или, скорее, чисто армянским приключением. Когда мне предложили сесть в самолет, громадный Ил-86, его еще разгружали после рейса из Москвы. Механики и другой персонал с озабоченным видом осматривали передние колеса. Я вместе с тремястами других пассажиров стоял на жгучем морозе, дожидаясь разрешения войти в самолет. Пригнали милицию — следить за соблюдением порядка. Примерно через полчаса терпение мое лопнуло, и я ринулся внутрь самолета. Следом за мной толпой ринулись остальные. Мы стали ждать. Прошел час, потом второй. Армянские пассажиры разложили огромное количество еды и принялись выпивать, чтобы скоротать время. Потом командир экипажа, крупный армянин с очень мрачным выражением лица, сообщил, что колеса заменили, но механики не могут убрать домкрат. Поэтому не могут ли все пассажиры мужского пола переместиться в заднюю часть самолета, чтобы сдвинуть его. Все мужчины перешли, маневр удался, домкрат был вытащен, самолет двинулся вперед, и мы с трехчасовым опозданием взлетели.