На стартовом комплексе царило возбуждение: толпы народа, поп-музыка, повсюду девушки, дети и генералы. Все было почти по-американски, но не совсем. Платформа для зрителей и окружавшие ее сооружения были типично русскими — обветшалые деревянные строения, похожие на трибуну на бегах в маленьком провинциальном городке. Нас ввели в комнату, где Элен и двое ее русских коллег надевали на себя скафандры. Они были отделены стеклянной перегородкой, которая должна была защищать их от инфекции. Мы помахали руками, сделали еще какие-то приветственные жесты. Три космонавта вышли на миниатюрное парадное поле, вытянулись по стойке смирно перед генерал-полковником Ивановым, председателем Государственной комиссии, и доложили, что готовы к полету. Всех нас, остальных, оттеснили за перегородку. Однако когда космонавты направились к видавшему виды школьному автобусу, который должен был доставить их на место старта, все мы бросились, чтобы поцеловать их, пожать им руки и пожелать удачи. Они укатили вместе с нашими микробами.
Сама ракета находилась примерно в двух километрах от нас; она сияла одиноко на пустыре и тихонько выпускала пар. На экранах телевизоров мы могли видеть Элен, счастливо улыбающуюся со своего места в капсуле. Затем начался обратный отсчет, раздалась команда «пуск», появилось оранжево-серебряное пламя, раздался грозный, сотрясающий землю рев — не шум, а физическое и эмоциональное ощущение грандиозной мощи. Ракета плавно скрылась в облаках. Экраны телевизоров погасли. Когда через несколько минут они вновь загорелись, и мы увидели, что Элен на месте, все облегченно вздохнули. Шумилин крепко обнял г-жу Шарман, и дело закончилось шумным обедом.
После этого мы отправились осматривать домик, где Гагарин провел ночь перед своим эпохальным полетом, и стоявший рядом домик, где жил Королев, Главный конструктор и отец советской ракетной науки. Никто при этом даже не упомянул, что старшие коллеги Королева были расстреляны и что его самого пришлось вызволять из лагеря после войны, когда Сталин начал ощущать нехватку немецких специалистов по ракетам.
Русские несколько лет трудились над «Бураном», советским космическим челноком, который не уступал американскому. Руководивший этой работой генерал был, пожалуй, самым несчастным и нервным человеком из всех, с кем мы встретились в тот день. Он отказался говорить, сколько строится челноков, когда состоится следующий запуск и какой груз может поднять этот космический корабль. По-видимому, он все еще пытался сохранять какие-то технические тайны даже в эпоху гласности. Более вероятно, однако, он страдал от неизлечимой депрессии. Он наверняка знал, что «Буран» никогда больше не полетит, что деньги окончательно иссякли и что славные дни советской космической эры миновали. Это не было концом советской космической программы. Станция «Мир» была запущена на орбиту в 1987 году. Десять лет спустя она все еще оставалась на орбите после установленного конструкторами срока. В 1997 году с ней произошел ряд неприятных инцидентов, породивших невыгодные сравнения советской космической программы с американской. Но и у американцев случались катастрофы: «Аполлон-13» и взрыв «Челленджера». Даже самая тщательно продуманная программа не застрахована от человеческой ошибки и капризов судьбы, так что русские были вправе гордиться своими достижениями.