Практические трудности, сопряженные с осуществлением сказанного, были продемонстрированы, когда Гаммер посетил колхоз имени Владимира Ильича неподалеку от дома под Москвой, где умер Ленин. Саксенберг, председатель колхоза, проработавший тут тридцать лет, был маленького роста, с симпатичным прищуром глаз. Он изучал зоотехнику в университете, бывал за границей и восхищался западными сельскохозяйственными методами. Он забросал нас статистикой: колхоз имеет 1600 гектаров земли, 700 работников, 900 голов скота, большое количество кур. Гаммер спросил, почему заодно он не выращивает и свиней. Тот рассмеялся: «Я, еврей!». Саксенбергу было совершенно ясно, что он не отдаст свою землю никакому новому племени «фермеров». Никто из членов колхоза, добавил он, уходить не хочет, а ему для выгодного ведения дел нужна вся земля, которой он располагает. В настоящей рыночной экономике большинство колхозов не сможет существовать на конкурентных началах. Он, во всяком случае, не рекомендовал бы иностранцу делать какие-либо коммерческие вложения в колхоз имени Владимира Ильича.
Саксенберг не был каким-то исключением и, конечно, был не дураком. Через полтора года другой председатель колхоза неподалеку от Костромы сказал мне нечто очень похожее. Он был вдребезги пьян — только что вернулся с похорон тещи, но это не мешало ему вполне отчетливо выражать свои мысли. Его колхоз — прибыльный, и все его работники получают от этого выгоду, и в немалой степени это стало возможным потому, что он создал в колхозе малые предприятия (он повернулся к священнику, который подтвердил, что он говорит истинную правду). Для частного фермерства нет нужной инфраструктуры. Российский закон, разрешающий частное фермерство, может быть в любой момент отменен, как и все остальные российские законы. Он не отдаст землю своего колхоза, да и сам дополнительной земли не возьмет.
Руководители колхозов вроде него и Саксенберга — по-своему практичные и умные люди — годами саботировали сельскохозяйственную реформу. Колхозники боялись перейти на личное хозяйство по вполне разумным практическим причинам. Именно это, а не расплывчатые планы Кулика, было реальным состоянием российского сельского хозяйства, с которым настоящим реформаторам еще предстояло как-то разбираться.
Промышленность также приходила в упадок. В феврале 1991 года мы с Джилл отправились в Волгоград по случаю 48-й годовщины Сталинградской битвы. Мы приземлились в аэропорту Гумрак, последнем еще находившемся в руках немцев к концу 1942 года, после крушения их оборонительного рубежа. Как и тогда, погода была невыносимо холодной. Нас встречал Альберт Орлов, заведующий отделом экономических связей с иностранными государствами Волгоградского облисполкома. Альберт был коренастый веселый малый, родом из казаков, начинавший жизнь крестьянином. Но довольно скоро нам стало известно, что он был когда-то председателем Волгоградского исполкома — «губернатором», как он выразился. Однако лишился своего поста, когда год спустя партийное руководство было изгнано из-за скандала с помидорами. Он уклонился от описания этих волнующих событий, но сказал, что, во всяком случае, вполне доволен, так как теперь может больше проводить времени со своими внуками.
Альберт повел нас знакомиться с местными политическими деятелями и журналистами, с музеем Сталинградской битвы и грандиозным мемориальным комплексом — памятником защитникам Мамаева кургана, холма в центре города, где велись особенно ожесточенные бои. Однако главной нашей целью было посещение тракторного завода. Он был построен в годы первой пятилетки на самом берегу Волги с помощью американских инженеров. Уже в начале войны он переключился на производство танков Т-34, которые продолжали сходить с конвейеров, когда немцы ворвались в город в конце лета 1942 года. Завод был свидетелем ожесточенных боев и был символом советских успехов в годы войны и мира. Завод был в весьма бедственном состоянии. Директор Будко показал нам два конвейера — один для внутреннего рынка, другой для экспорта. Оба были крайне запущены, кругом лежали части машин, сваленные в кучу. Повсюду была грязь. Поскольку государственная плановая система рухнула, поставщики не выполняли своих контрактов. «Красный Октябрь», соседний завод, не поставлял листовую сталь, потому что сырье — металлолом — продавали за границу спекулянты. Его бывшие клиенты в Восточной Европе отказались покупать устаревшие тракторы. Он приветствовал бы свободу управлять заводом по своему усмотрению, если в этом заключался смысл реформы, но при условии, чтобы правительство призвало к порядку его поставщиков. Стремясь разнообразить свою продукцию, он производил теперь, помимо тракторов, холодильники для мороженого, кухонную утварь. Но все это — крохи. У него едва хватало денег, чтобы платить рабочим, а их, вместе с членами семей, было четверть миллиона. Он построил рабочие столовые, свинарник, фабрику по производству сосисок. Он производил с местными колхозами бартерный обмен и полученными от них молочными продуктами и птицей торговал в магазинах предприятия, где продавалась также импортная одежда, стиральные машины, видеотехника. Он не мог уклоняться от своей ответственности перед этими людьми.