Будко и его коллег, «красных директоров» советской промышленности, резко критиковали за их отрицательное отношение к рыночной реформе. В конце 1990 года тысячи таких директоров присутствовали на специальной конференции в Москве. Они требовали восстановления старой системы. Она, по крайней мере, хоть как-то работала. Эти люди были не глупее лучших колхозных председателей. Они попали в «силки» старой системы на последней стадии ее распада, на них лежал груз ответственности за людей, и у них не было решительно никакого доступа к фондам, которые требовались для основательной перестройки их предприятий, чтобы они могли выжить. Западные экономисты заявляли, что было бы лучше, если бы эти заводы просто прекратили свое существование. Острый кратковременный кризис, по их словам, был бы менее болезненным. С теоретической точки зрения, возможно, они были и правы. Однако неразумно было бы ожидать, чтобы так же смотрели на вещи руководители на местах или их служащие. Они стремились, ожидая подъема производства, сохранить кадровый состав, а вместе с тем просто морально и материально поддержать людей.
На третьей неделе сентября 1990 года Горбачев представил советскому парламенту подновленный вариант плана Рыжкова (или разбавленный вариант плана Шаталина-Явлинского). И опять одобрения не получил. Вне парламента оппозиция все более распалялась. В спор вмешались как экономические консерваторы, так и экономические радикалы. Управляющие крупными металлургическими заводами заявили Горбачеву, что они будут нуждаться в государственных субсидиях даже при рыночной системе. Щербаков, в то время председатель Государственного комитета по труду и социальным вопросам, утверждал, что предложения Шаталина оставят без работы 40 миллионов человек. Газета «Правда» вопрошала: «Что мы будем есть этой зимой?» и «Уцелеет ли Коммунистическая партия?». Все большее число людей выходило из партии. Ответ Горбачева был уступкой реакционерам: он призывал к усилению бдительности, более активной борьбе КГБ с экономическими преступлениями и к введению вновь патрулей из дружинников на улицах. Спустя несколько дней Ельцин в Российском парламенте обвинил Горбачева в вероломстве, он резко обрушился на его попытки занять промежуточную позицию между различными планами экономической реформы. «России придется теперь идти вперед одной», — сказал он. Я подумал, что он блефует. Каким образом может Россия осуществить подобную одностороннюю декларацию о независимости на практике? Быть может, россияне захватят советские таможенные посты в московском аэропорту? Как они могут реально осуществлять контроль над советскими предприятиями на российской территории, находящимися в ведении советских министерств? Эти резонные вопросы били мимо цели. Ельцина совершенно не интересовали подробности реформы: главное для него было — победить.
Таким образом, под натиском русских патриотов, радикальных экономистов и консервативных сторонников Союза, горбачевские усилия реформировать экономику свелись к разговорам и сошли на нет. Его план был опубликован в печати: достойные уважения, но расплывчатые предложения о создании федеральной банковской системы, введении рыночных цен, предоставлении большей свободы предприятиям, поддержке мелких фермеров, четко очерченной роли иностранного бизнеса. Он обещал серию президентских указов. Однако его идеи не понравились никому. Петраков и Шаталин раскритиковали их публично, несмотря на то, что они еще были его советниками. Он потерял терпение и передал свой план в один из парламентских комитетов. С этого момента его главной задачей было отражать нападки консерваторов. Время для реформ прошло, на протяжении следующих девяти месяцев экономика находилась в руках его министра финансов Павлова, который в скором времени стал премьер-министром. Практические последствия постоянных трений между склеротической и нежизнеспособной командной системой и настоящей рыночной экономикой начали давать о себе знать в повседневной жизни. Товары из магазинов исчезли. Местные власти в Москве и провинциях ввели рационирование продовольствия. Поскольку нормальное распределение прекратилось, заводы и государственные учреждения перешли на снабжение своих сотрудников наборами продуктов. В Министерстве финансов чиновникам выдавали продукты, в том числе и молочные, около уборной — одной из самых противных уборных, какие я видел в Москве.