В конце концов мы успешно договорились о приеме русских в Фонд. 1 Мая Гайдар и его коллеги пришли на ланч, чтобы отпраздновать нашу общую победу над силами тьмы, угнездившимися в Казначействе США, японском Министерстве финансов и в международных финансовых учреждениях. Мы все были в хорошем настроении. Гайдар как всегда был полон уверенности и спокоен. Его соратники говорили по-английски и походили внешне на американских юристов — это было явно новое поколение, хотя я полагал, что где-то за внешним фасадом проглядывает нечто стихийно-русское.
Гайдар произнес щедрую на похвалы речь, в которой восхвалял англичан за то, что они первыми безоговорочно поддержали новые русские реформы. И он и его коллеги воздавали должное старшему поколению экономистов, подготовившему для них почву — Богомолову, Абалкину, Аганбегяну.
Я записал тогда в свой дневник: «Таковы превратности политики. Я не исключаю, что оппозиция сможет представить успех в негативном свете». Так и случилось. Российский парламент собрался в середине апреля. Хасбулатов, ставший противником Ельцина после их совместной защиты Белого дома, протолкнул резолюцию, вынуждавшую Ельцина отказаться от чрезвычайных полномочий и образовать новое правительство. Ельцин колебался. Хасбулатов напечатал в одной итальянской газете статью, в которой выражал «глубочайшее презрение» к Гайдару и его соратникам, назвав их «маленькими червяками». Гайдар и его команда подали в отставку. Совершенно сбитый с толку парламент принял путаную компромиссную резолюцию, в общем плане поддерживавшую экономическую реформу. Гайдар остался на своем посту. Но процесс реформы утратил часть своей первоначальной энергии. Гайдар просто растянул время, требующееся для реформ, и дал Фонду и Большой семерке новый предлог для соблюдения осторожности.
Вскоре Джеффри Сакс посетил меня, чтобы обсудить, каким образом в этой ситуации Запад все же может оказать помощь. Мы снова разошлись с ним во взглядах, на этот раз по вопросу о трудностях свертывания оборонной промышленности. В закрытых сибирских городах кроме военных предприятий сотням тысяч людей негде было работать. Сакс считал, что населению этих городов можно было бы в течение пяти лет выплачивать субсидию, чтобы они ничего не делали. Они скоро найдут себе новую работу, говорил он. Я сомневался, так ли уж просто это будет. Рабочие могут оказаться слишком инертными, чтобы взяться за что-то новое. Политические и социальные последствия могут быть ужасными. То, что было возможно в старых сталелитейных городах Англии, окруженных самыми различными возможностями, которые предоставляет высоко развитая и гибкая экономическая система, будет невозможно в городах с одним единственным предприятием, находящимся за сотни километров от других населенных пунктов, в стране, где экономика разваливается на части. Сакс с недоверием относился к числу 40 миллионов безработных, часто упоминавшемуся как в России, так и на Западе. Он считал, что их максимум 14 миллионов, и оказался прав. Впрочем, мы с ним пришли к единому мнению, что Гайдар должен сосредоточить свое внимание на структурной политике, сделать главный упор на модернизации энергетического сектора, на конверсии оборонной промышленности, преобразовании предприятий по производству продовольствия и создании надежной сети социального обеспечения.
Сакс полагал, что Запад может помочь России, связав ее более официально с механизмами саммита Большой семерки. И к этому же, собственно говоря, сводилась главная мысль моей последней телеграммы, посланной из Москвы в начале 1992 года. К тому времени подготовка к встрече на высшем уровне стран-членов Большой семерки, которая должна была состояться в июле в Мюнхене, шла уже полным ходом. В предыдущем году Большая семерка решила, после пререканий с американцами и японцами, лишь в последнюю минуту пригласить Горбачева в Лондон. На этот раз они снова разыграли ту же шараду, и Ельцин также был приглашен в последнюю минуту. Это был унизительный способ обращения с человеком, которого мы называли своим партнером. Я доказывал, что поощрение русской экономической реформы будет главным вопросом, который должны решить в Мюнхене. Ельцин и Гайдар прекрасно понимали, что экономический успех зависит от макроэкономической реформы, а также от быстрых структурных перемен в сельском хозяйстве, энергетике, обороне и социальном обеспечении. Однако они сталкивались с громадными политическими и практическими трудностями. Ни они, ни мы не могли уйти от реального положения вещей. Всем предстояло принять продуманные решения, учитывая, что русские консерваторы и русский народ пытались заставить правительство отказаться от благ, которые сулила программа Фонда. Поэтому надо было разработать такое соглашение между странами Большой семерки и Россией, которое полностью учитывало бы особенности положения сверхдержавы, попавшей в тяжелую ситуацию. Я не пытался доказывать, что Россия могла бы вступить в группу этих стран в качестве полноправного члена. Но диалог с Россией был начат. И не думал, что японцы, не говоря уже об итальянцах, — их очередь председательствовать на саммите была в следующем году, — нарушат установившийся порядок, поскольку русский лидер уже два года подряд встречался со своими западными коллегами. Напряженная экономическая дискуссия, на самых различных уровнях развернувшаяся на саммите в Лондоне между русскими чиновниками и их коллегами из Большой семерки, была существенной частью образовательного процесса, через который русские должны были пройти, для того чтобы их экономические реформы увенчались успехом. Членство России в «семерке» должно было быть официально оформлено.