Когда съезда не было, а по большей части дело обстояло так, ибо съезд созывался примерно раз в пять лет, Большой театр использовал Дворец съездов как дополнительную сценическую площадку для своих наиболее заметных спектаклей. Официальные приемы проводились в громадном зале на втором этаже здания. Там расставлялись столы, которые ломились от икры, колбас, помидоров и множества бутылок коньяка и водки. В 1988 году на приеме в честь годовщины революции члены политбюро со своими женами еще стояли в одном конце зала, за баррикадой, образованной другими столами. Члены правительства, официальная интеллигенция, провинциальные партийные боссы и послы толклись в остальной части зала, торопливо глотая закуски и пытаясь пробиться к «главным шишкам». В последующие годы, вероятно, по приказу Горбачева баррикада была убрана, и руководители свободно общались с толпой.
Под стать этим церемониям были и большие парады на Красной площади. Они проводились в годовщину революции и 1 Мая: колонны солдат, моряков и летчиков с безупречной четкостью проходили строем, гремели и дымили танки и тягачи, тянувшие за собой ракеты, ревели металлические трубы военных оркестров. В прежние годы за солдатами двигались группы плохо одетых рабочих, крестьян и молодежи, несшие знамена с названиями организаций, которые они представляли. По мере того как Советский Союз приближался к концу своего существования, лозунги рабочих, участвовавших в демонстрациях, становились все более смелыми. Они критиковали Горбачева за невнятную политику, за то, что реформы проводятся слишком быстро или слишком медленно. Некоторые шли еще дальше, угрожая советскому руководству изгнанием, а то и чем-нибудь похуже, нападая на евреев и превознося заслуги Сталина. В мае 1990 года они согнали Горбачева с Мавзолея, с которого многие поколения советских руководителей принимали парад. В 1990 году несколько городов вообще отказались праздновать годовщину революции, и на следующий год эти празднества были отменены. С тех пор годовщину революции отмечали лишь небольшие группы преимущественно престарелых коммунистов — своего рода «диссидентов» новой эпохи.
Когда вы встречались с Горбачевым, сразу становилось понятным, почему г-жа Тэтчер считала, что это человек, с которым она «может делать дело». Человек живого и необыкновенно быстрого ума, он казался меньше ростом, чем вы ожидали: ведь всегда кажется, что крупная личность должна быть большой и высокой. Он был оживленным, разговорчивым, прямым, лишенным всякой напыщенной важности. У него была заразительная улыбка, карие глаза с внутренней искоркой, почти средиземноморское обаяние и открытая доверчивая манера себя держать — так, словно вы, пусть на мгновение, были его лучшим другом. Открытость была, пожалуй, маской. Анатолий Собчак, политик-демократ, ставший впоследствии мэром Санкт-Петербурга, как-то заметил, что всякий, кто думает, что знает, о чем думает Горбачев, ошибается. В личном общении со своими коллегами он был способен проявить авторитарный норов, употребить соленые словечки, показать «железные зубы», о которых говорил Громыко во время избрания Горбачева в 1985 году Генеральным секретарем.
Критики утверждали, что Горбачев не любил присутствия людей ему равных — слабость, нередко свойственная политическим лидерам. Однако его перестроечная команда включала людей значительных самих по себе — министра иностранных дел Шеварднадзе, премьер-министра Рыжкова и советника по теоретическим вопросам Александра Яковлева. В отличие от многих русских руководителей, любящих шумную мужскую компанию, обильную выпивку и русскую парную баню, Горбачев, при всей его внешней общительности, держался особняком. Он не приглашал своих коллег к себе на официальную дачу в окрестностях Москвы, в отпуск обычно отправлялся в сопровождении ближайших членов семьи и двух-трех помощников. Он не скрывал своей преданной любви к жене Раисе Максимовне. Очевидно, он очень нуждался в ее моральной и эмоциональной поддержке и считал, что она должна участвовать в его официальной жизни. Она ежедневно звонила ему по тому или иному поводу и его сотрудникам в их служебные кабинеты. Когда он после долгого рабочего дня возвращался вечером на дачу, он имел обыкновение около часа прогуливаться с ней и обсуждать вопросы, решавшиеся в течение дня. Отправляясь в поездки по официальным делам, брал ее с собой. Русские мужчины видели в этом еще один признак слабости. Впрочем, Раиса Максимовна была непопулярна также и среди русских женщин. Они завидовали ее элегантной одежде и не одобряли того, что им казалось ее властной манерой держаться. Лишь немногие из них воздавали Горбачеву должное за то, что он сделал возможным для жен высокопоставленных деятелей выйти за пределы советского варианта покоев средневекового «терема», отведенных специально для женщин.