Дмитрий Язов, министр обороны, был типичным советским генералом. Лицо его походило на сморщенную картофелину, и как многие советские генералы он был краснолиц и дороден, не без своеобразного грубоватого шарма, но готовый всегда и постращать подчиненного. Родился он в 1923 году в Язове, деревне в Западной Сибири, — отсюда и фамилия семьи. Отец его умер, когда он был еще совсем маленьким. Деревенские старейшины выдали его мать замуж за мужа ее покойной сестры, и он рос в семье, где было десять детей. Таким образом, своим простым происхождением он походил на Горбачева и многих своих старших коллег. Пожалуй, нет ничего удивительного в том, что, когда наступил решающий момент, он предпочел остаться верным системе, которая дала ему шанс выдвинуться. Когда Горбачев в мае 1987 года назначил Язова министром, он был одним из последних строевых офицеров, действительно участвовавших в войне. Ни наблюдатели извне, ни депутаты нового Верховного Совета не могли понять, почему Горбачев опирался на него как на проводника реформ. Хотя вначале он, видимо, делал все что мог, чтобы верно служить Горбачеву, ничто из того, что я когда-либо слышал из его уст, не свидетельствовало о том, что он действительно всей душой поддерживает эту линию. Многие считали его неотесанным, но это было результатом недооценки его ума и проницательности. Он свободно оперировал подготовленными для него материалами и хотя во время переговоров нередко покрикивал, манеры его, можно сказать, были учтивыми по сравнению с манерами некоторых его коллег. Он тоже был поэт и произвел на Джилл большое впечатление своим знанием как русской, так и английской литературы. Эмма, милая советская женщина, была его второй женой, с которой он познакомился при романтических обстоятельствах. Более благоразумная, чем ее муж, она всячески отговаривала его от участия в августовском путче 1991 года, но безуспешно.
Горбачев назначил Владимира Крючкова главой КГБ в сентябре 1988 года. Вскоре у послов стало модным наносить ему визиты. Но я встретился с ним, маленьким, морщинистым человеком, сопровождаемым пухленькой женой, лишь на двух-трех официальных церемониях. Я не видел смысла в более серьезной встрече, так как мы все равно стали бы без толку препираться по поводу взаимных высылок дипломатов и журналистов или отказа КГБ разрешить Лейле Гордиевской воссоединиться со своим мужем, двойным британским агентом Олегом Гордиевским. Таким образом, я знал его лишь по его публичным высказываниям и по его мемуарам. Мемуары рисуют его как преуспевающего, умного, но старомодного партийного чиновника. Он начинал жизнь фабричным рабочим в Сталинграде, служил в советском посольстве в Венгрии во время восстания в 1956 году, был взят на работу в КГБ Андроповым и в течение четырнадцати лет руководил разведывательными операциями этого учреждения, прежде чем стать его главой. Даже после августовского путча 1991 года, с горечью оглядываясь назад, он признавал, что перемены угрожающе задерживались из-за закостенелой и близорукой позиции советского руководства, а также потому, что партия душила нормальную политическую жизнь и оторвалась от-народа. Он и его сподвижники считали, что перемен можно достигнуть, подлатав кое-какие детали системы. Однако его психология имела глубокие корни в прошлом. Подобно своему царскому предшественнику графу Бенкендорфу, он, по-видимому, искренне верил в то, что истинная и незаменимая роль тайной полиции — служить главным стражем государства и его интересов. В своих мемуарах он говорит о практиковавшемся КГБ подслушивании: «Я не видел и сейчас не вижу в этом никакого нарушения прав человека, поскольку это диктовалось интересами государства»[41].
41
Мемуары Крючкова («Личное дело», М., 1996), возможно, ненадежный источник, но они дают яркое представление о менталитете тайной полиции. В них есть неосознанно юмористические пассажи, — например, где автор жалуется, что те, кто посадил его в тюрьму после августовского путча 1991 года, не разрешили ему увидеться со своим адвокатом.