Происхождение Лены Сенокосовой было совсем иным: она была москвичкой, потомственной интеллигенткой, по образованию — историком искусства, выросла на одной из самых шикарных улиц Москвы. Ее отец, высокопоставленный чиновник, был после войны арестован, потому что ему было известно о намерении Сталина отдать Москву немцам. Однако он выжил. Лена прочла все и была знакома с каждым, кто принадлежал к либеральному крылу литературного мира. Ограничения брежневской эры не давали выхода ее неуемной энергии. Поэтому она организовала литературный и политический салон в кухне своей квартиры на Кутузовском проспекте, расположенной почти прямо напротив здания, где мы жили во время своего первого пребывания в Москве. За ее столом мы познакомились со многими из тех, кто стал властителем дум в новой России. А когда Горбачев наконец ослабил ограничения, она получила возможность реализовать свои таланты и создала замечательную Московскую школу политических исследований, призванную прививать принципы гражданского общества новому поколению политиков, журналистов, ученых, чиновников и деловых людей.
Послам редко представляется случай узнать простых людей страны, в которой они работают: они слишком заняты поддержанием официальных контактов. Однако осенью 1988 года я получил письмо от какого-то гражданина, который прочитал в «Известиях» официальное сообщение о моем прибытии. Письмо было подписано: «Константин Викторович Брейтвейт». Константин жил около Новгорода, в нескольких сотнях километров к северо-западу от Москвы, и его интересовало, не родственники ли мы с ним. Какой-нибудь год назад Константин Брейтвейт вообще не посмел бы ко мне обратиться. А сейчас он приехал в Москву навестить нас и привез с собой маленькую бронзовую статуэтку танцовщицы, выполненную в стиле рококо и найденную им в немецком блиндаже на Брянском фронте во время войны. Он выгравировал на ней наши имена.
Оказалось, что в районе Новгорода, в Ленинграде и в Москве существует целое «гнездо» Брейтвейтов. Они были потомками Уильяма Брэйтуэйта, инженера, паровоз которого пришел вторым во время состязания, победителем которого была «Ракета» Стефенсона, впоследствии приглашенного царем Николаем I в Санкт-Петербург. Впрочем, с тех пор они полностью обрусели — и по внешности и по языку. Однако в душе их сохранилась ностальгия по стране, из которой происходили их родные. В советский период помнить об этом было неудобно и даже опасно, а потому воспоминания такого рода решительно подавлялись.
Двоюродный брат Константина Феликс, старший из новгородских Брейтвейтов, родился в 1915 году. До выхода на пенсию он руководил небольшим заводом по производству строительных материалов в Новгороде. Он и его жена Анна жили в крошечной, но вполне респектабельной квартирке близ новгородского Кремля. Его брат Евгений проработал до пенсии транспортным начальником на другом новгородском предприятии, а ныне вынужден был жить в коммунальной квартире и работать ночным сторожем в местном театре. Внучатый племянник Феликса Валерий был профессиональным футболистом в Центральной Азии. По странному совпадению он знал одну из горничных нашей резиденции, которая была в свое время медсестрой и присматривала за его футбольной командой. Теперь он жил в неряшливой квартире и пытался — весьма неудачно — стать «бизнесменом».
Увы, оказалось, что я никак не связан с новгородскими Брейтвейтами, хотя мне все-таки удалось найти их английского кузена Билла Брейтвейта, проживающего в Хертфордшире. Он был таким же англичанином, как его кузены — русскими, но отец его сражался на фронтах Гражданской войны, и он до конца своих дней сохранил русский акцент. Я так и ждал, что отдел безопасности Форин Оффис спросит меня, почему я не сообщил, что имею родственников в России. Но меня об этом так и не спросили.