Андрей Сахаров был одним из главных наставников Старовойтовой. Я виделся с ним только однажды, так как стеснялся стать еще одним иностранцем, приходившим просто поглазеть на него. Однако в марте 1989 года я должен был передать ему письмо — в связи с подготовкой к предстоящему летом присвоению ему почетного докторского звания в Оксфорде. Он встретил меня очень вежливо, предложив место на диване в маленькой комнате его квартиры. Его тонкое лицо и утонченные манеры излучали атмосферу чистоты. Он был в это время в самой гуще ожесточенной и противной борьбы за избрание на Съезд народных депутатов. Но он считал своим долгом — и я ему верил — стойко выдержать все. Особое беспокойство в тот момент у него вызывала Абхазия. Абхазское меньшинство хотело отделиться от Грузии, и это было чревато большой бедой. Я не признался в том, что имею лишь самое смутное представление, где находится Абхазия, хотя позже вспомнил, что в 1964 году мы с Джилл случайно там побывали, когда местный автобус въехал на ее территорию с одного конца и выехал с другого. В то время это была территория, закрытая для иностранцев, и нам повезло, что нас не задержали и не отправили с позором назад в Москву.
Сахаров тратил массу энергии как на Съезде народных депутатов, так и в отчаянных попытках посредничать в кровавых этнических конфликтах, перекидывавшихся, словно лесной пожар, с одного района на другой. Он постоянно предостерегал, уговаривал, критиковал Горбачева за то, что тот недостаточно быстро продвигается в направлении конституционного государства. Его политическая наивность иной раз вызывала конфликты. Так, он заявил на съезде, что советская авиация бомбила собственные войска в Афганистане, чтобы они не попали в плен к противнику. За это на него жестоко накинулись два высших армейских офицера. Справедливо ли было высказанное им обвинение или нет, оно неизбежно должно было вызвать ярость патриотов и вряд ли могло привести к каким-либо положительным результатам, поскольку афганская война уже закончилась. Надо было быть очень уверенным в своих выводах, прежде чем позволить себе унижать людей в военной форме. В этом убедилась на личном горьком опыте в свое время Барбара Касл, член британского парламента от лейбористов, обвинившая английские войска в том, что они применяли пытки на Кипре.
Я иногда думал, что Сахаров настроен слишком критически, что он делает жизнь для Горбачева излишне трудной и что он с большей легкостью достиг бы своих целей, если был менее категоричен в своих суждениях. Я был неправ. Его противостояние советской системе, его идея, что Россия сможет выжить лишь при условии, если она станет открытым обществом, были незаменимой интеллектуальной и политической предпосылкой перестройки. Его мужество, его стойкость, его целеустремленность заставляли чувствовать себя маленьким рядом с ним. В отличие от Солженицына, он никогда не участвовал в междоусобицах, которые так часто портили отношения между диссидентами. Новая Россия, отчаянно боровшаяся за то, чтобы наконец родиться на свет, нуждалась в таком человеке, как он, — мужественном воплощении совести нации. После его преждевременной смерти, когда перестройка все больше сбивалась с пути, его голоса отчаянно не хватало.
Новая избирательная система Горбачева была причудлива по своей сложности. С ее помощью предполагалось достигнуть двух целей: дать избирателю возможность действительного выбора между кандидатами и обеспечить коммунистической партии господствующее место в парламенте. Независимые кандидаты в этой ситуации не могли быть уверены в своем избрании, и никакого положения об организованных политических партиях не предусматривалось. Горбачев все еще не смирился с идеей многопартийной системы — для окружавших его «твердолобых партийцев» она была настоящим проклятием.
Порядок предлагался следующий. 1500 депутатов должны были избираться от территориальных округов. Половину — составлять депутаты от 750 одномандатных округов, каждый из которых насчитывал около 300 тысяч избирателей. Такие округа должны были появиться по всей стране. А другую половину — депутаты от 750 «национально-территориальных» избирательных округов, созданных на основе составных частей Советского Союза: прибалтийские республики, Грузия, Армения и так далее. Москва, которая была разделена на ряд нормальных избирательных округов, также была «национально-территориальным» округом со своими 6,7 миллионами избирателей. И еще 750 депутатов должны были избираться так называемыми общественными организациями, действовавшими в роли избирательных коллегий. Крупнейшей среди них была Коммунистическая партия Советского Союза, за которой было закреплено сто мест, для того чтобы — признавался Горбачев — гарантировать, что ведущие члены партийного руководства не будут отвергнуты избирателями[44]. Самой маленькой из общественных организаций был Союз советских филателистов, располагавший всего одним местом. В числе других общественных организаций были Академия наук, творческие союзы (писателей, музыкантов, кинематографистов и так далее). Этот явно недемократический порядок вызвал большую критику за рубежом. Мои друзья его защищали. Без какой-то подобной системы, говорили они, в новый законодательный орган будет избрано недостаточно интеллектуалов. На это я возражал, что в Англии большинство из нас меньше всего хочет иметь парламент, в котором много интеллектуалов, — больно много умников! Моих друзей эта шутка не смешила.