Были среди них и такие, — например, семьи Демидовых и Строгановых, — которые разрабатывали минеральные месторождения Урала при активной помощи царей. К концу XVIII — началу XIX столетия возникло еще одно поразительное явление. Старый купеческий класс, особенно в Москве, начал чувствовать, что его опережают конкуренты из крестьянской среды. Предприимчивые крестьяне необычайно быстро начали откупаться от своих хозяев и искать работу в городе. В одном только 1826 году более полумиллиона крепостных умудрились таким образом получить необходимые бумаги и покинуть землю. Их бывшие владельцы обычно настаивали на отчислении им значительной части прибыли, которую крестьянам удавалось получить. Однако движение продолжало нарастать, пока не достигло своей наивысшей точки накануне освобождения крестьян в 1861 году. Многие из этих людей работали батраками, но немало их занялось бизнесом и промышленностью на собственный страх и риск в городах на Волге и в самой Москве. Они торговали, производили дешевые потребительские товары и текстиль и давали в ссуду деньги. Это было поразительное проявление социальной мобильности, плохо ассоциировавшейся с негибкостью царского режима. Из числа этих людей в последние десятилетия царской империи вышло немало коммерческих династий.
Многие из них происходили из среды староверов, сектантов, порвавших с официальной православной церковью еще в XVII веке в знак протеста против реформ, проведенных царем Алексеем и патриархом Никоном. Отчаянно независимые, глубоко набожные, эти люди готовы были, если понадобится, умереть за свою веру. А пока что они, подобно раскольникам в Англии, действовавшим примерно в это же время, были не прочь более энергично заняться торговлей и коммерцией.
Первое поколение этих людей, процветавших в середине XIX века, было настроено националистически, антисемитски, опасалось конкуренции со стороны еврейской, немецкой и польской диаспор. Они также были глубоко консервативны и почитали власть царя и чиновничества. Не только иностранцы, но и царские чиновники отмечали, что они продолжали использовать нечестные деловые методы своих предков. «Ловкая кража, обман рассматриваются ими как победа их гения», — сказал о них один английский торговец.
Однако у их сыновей стали проявляться иные социальные, коммерческие и даже политические амбиции. Они отказались от старой одежды и многих старых обычаев. Когда Россия в последние тридцать лет существования царского режима начала двигаться к чему-то, напоминающему капиталистическую систему, во главе процесса были уже они, а не дворяне, которые прежде задавали тон. Они отошли от традиционных купеческих видов деятельности — производства текстиля, водки, древесины и сахара — и занялись банковским делом, промышленностью, железными дорогами, газетами, издательским делом, торговлей с заграницей. Эти люди усвоили современные методы бизнеса и поощряли коммерческое и профессиональное образование. Многие из них имели европейское образование и отличались более широким мировоззрением, чем их отцы. Но они тоже были русскими националистами. Подобно многим русским — тем, что жили в их время, и даже столетие спустя, — они верили в то, что Россия может найти некий «третий путь», который позволит стране преуспеть, не переживая болезненной социальной ломки, сопровождавшей индустриализацию в Западной Европе. Они покровительствовали новым направлениям в русском искусстве, литературе и театре. Они поддерживали Дягилева и его балет и поощряли блистательную школу русской живописи 1890-х годов и первых лет XX века. Братья Третьяковы основали в Москве Музей русского искусства. Морозовы и Мамонтовы заложили основу Московского художественного театра, где впервые были поставлены чеховские пьесы. В качестве символа своего освобождения многие из них покинули Замоскворечье, район к югу от реки, где традиционно жили староверы, и построили замечательные особняки в стиле Art Nouveau и Русского Возрождения в более модных районах Москвы. Некоторые из этих особняков были сооружены по проекту Франца Шехтеля.
Обогащение и социальное возвышение семьи Харитоненко происходило по этому образцу. Иван Герасимович Харитоненко (1820–1891) родился близ города Сумы на севере Украины. Современники отмечали, что Иван — «выходец из народа». Члены его семьи были государственными крепостными, и он тоже, возможно, был освобожденным крепостным. Это был человек, обязанный всем только самому себе, своему интеллекту, работоспособности, нравственным принципам, выдающейся предприимчивости и поразительной энергии. «Говорят, — писал восхищавшийся им многословный автор некролога, — что колоссальные состояния не могут быть созданы из ничего, они всегда зиждутся на какой-нибудь темной сделке». Однако, продолжал он, Иван явно опровергал это правило, и даже его враги никогда не пытались доказывать обратное. Начав младшим помощником местного купца, ко времени освобождения крепостных он уже сколотил небольшой капитал. Это высвободило его энергию и толкнуло на независимый путь — он занялся сахарным делом. Украинская сахарная промышленность не процветала в руках пассивных местных землевладельцев, ранее в ней господствовавших. Новые люди типа Ивана Харитоненко превратили ее в один из наиболее динамичных и механизированных секторов индустрии в Российской империи. Отчасти благодаря полученным ими от правительства концессиям, к середине XIX века украинцы производили 4/5 всего сахарного песка империи, а к 1914 году украинское производство сахара уступало по объему только Германии.