Язов развил этот аргумент во время своей встречи с Верховным главнокомандующим союзными войсками в Европе генералом Галвином в ноябре 1990 года. Жизнь на земле можно сделать невозможной и при гораздо меньшем количестве оружия, чем то, каким уже располагают нынешние ядерные державы. Он, Язов, не понимает, ради чего военные обеих сторон напроизводили его в таком количестве. Ядерное оружие необходимо уничтожить. Иначе оно будет пущено в ход. Возражая ему, Галвин оперировал такими доводами, как целесообразность политики минимального сдерживания, а также невозможностью не считаться с тем, что бомба изобретена, и этого уже не изменишь. Язова это не убедило. Генерал Карпов, начальник Главного оперативного отдела Генерального штаба, заметил, что в основе советской стратегии всегда лежала оборонительная идея. Но мы, добавил он, были привержены оперативной доктрине наступления. Поэтому наращивали свои бронетанковые силы и ядерное оружие. Однако не сумели правильно оценить последствия ядерной войны и невозможность победы в третьей мировой войне. Все это обострило «холодную войну» и привело к тупику в вопросе о ядерном оружии. В конце концов, экономическое бремя стало непосильным. Перемены, происшедшие после 1985 года, имели целью привести в соответствие советскую внешнюю оборонную и экономическую политику. Это было довольно точное изложение идей, лежавших в основе перестройки, и первый случай, когда советский генерал во всеуслышание признал, что Советский Союз также несет ответственность за «холодную войну».
Видя, что их превосходство в обычных вооруженных силах рухнуло, русские генералы начали подумывать, что ядерное оружие, может быть, все-таки не такая плохая штука. В прежние годы НАТО рассматривала свое ядерное оружие как фактор, компенсирующий их отставание от Советского Союза в обычных вооруженных силах. Трудно было понять, почему западные комментаторы пришли в такое негодование, когда русские в апреле 2000 года приняли такую же доктрину. Ведь в конечном итоге, как Черняев заявил Перси Крэдоку в феврале 1990 года, пока у русских сохраняется их ядерное оружие, они могут постоять за себя. Более того, добавил Черняев с характерной для него широкой улыбкой, кто бы вообще пожелал разговаривать с русскими, если бы они при своих нынешних политических и экономических трудностях отказались еще и от своего ядерного оружия?
Заключение Договора о Германии было погребальным звоном по сталинской империи в Европе, а также по старой советской армии. В начале 1988 года в Восточной и Центральной Европе находилось двадцать шесть советских дивизий. Шестью годами позже они вернулись в ту страну, которая когда-то была Советским Союзом. Отвод советских легионов со всем их снаряжением в столь короткий срок был с точки зрения логистики подвигом, за который советскому Генеральному штабу никто никогда не воздал должного. Условия для размещения возвращающихся солдат никуда не годились. Лишь незначительному меньшинству посчастливилось разместиться в новых жилых зданиях, построенных на немецкие деньги. Десятки тысяч офицеров и членов их семей были размещены в убогих палатках или транспортных контейнерах. Советские армии, возвратившиеся из Европы в 1945 и 1946 годах, были в еще худшем положении. Но их дух поддерживало сознание одержанной победы. Их преемники потерпели полное поражение, не сделав ни единого выстрела. Растерянные и глубоко униженные, военачальники винили штатских за то, что им представлялось вопиющим и ничем не вызванным параличом воли.
Пока что они скрежетали зубами и продолжали подчиняться гражданскому контролю. Но никто из нас не мог быть уверен в том, что в конце концов их терпение не лопнет. Уже в марте 1989 года «Вашингтон Таймс» распространила слух, исходивший из среды американских разведчиков, будто бы Язов попытался убить Горбачева, после чего перестал появляться на публике. История была испорчена, когда Язов пришел на избирательный участок, чтобы принять участие в выборах. Но московская интеллигенция проявляла растущую нервозность. Она боялась кровопролития — военного переворота или повторения расправы, учиненной китайцами на площади Тянь Ань Мынь. Горбачев и его советники, так же как и эксперты в Лондоне, с презрением отметали всякую мысль о военном перевороте. Такого, говорили они (неправильно говорили!), никогда не бывало за всю долгую историю России. Я не вполне разделял мнение оптимистов. К весне 1990 года акции Горбачева очень сильно упали. Он дал людям свободу, и они утратили тот благоговейный страх, с каким прежде относились к столпам тоталитарного государства — армии, партии и КГБ. Он не понимал генералов и не сочувствовал им и, по-видимому, даже не считал политически целесообразным оказывать им моральную поддержку или утешать их. 8 мая, в 45-ю годовщину Победы, он выступал в Большом театре перед старшими офицерами и партийными руководителями. Он говорил ясно, взвешенно и исторически правильно. С безупречной логикой он объяснил необходимость военной реформы. Однако он не проявил заботы о насущных проблемах военных и не апеллировал к их патриотизму. Он получил не более обычной дозы аплодисментов, причем многие престарелые генералы от аплодисментов воздержались. Г-жа Тэтчер, живущая в западной демократической стране, всегда гораздо больше заботилась о своих военных избирателях.