Будто разбуженная в темноте и неожиданно выведенная на яркий свет, появляется она перед зрителями, смущенно оглядывается, садится на приготовленный для нее стул, робко произносит, обращаясь к спутнику-боярину, Скопину-Шуйскому (артист Александров):
Но когда Скопин-Шуйский восклицает, что сюда, к шатру, идет Петр Басманов, некогда любимец царя Ивана, монахиня вспоминает этого человека (играет Басманова артист Дмитриевский), говорит в раздумье:
Входя, Басманов, один из главных подручных Самозванца, жестом велит закрыть полы шатра. Он хочет подготовить царицу Марфу к встрече с «сыном» Дмитрием… Униженно кланяясь, он спрашивает:
Нет, она не позабыла. Царица снисходительно говорит ему:
Завязывается беседа о том, что государь Дмитрий зовет ее в свою столицу, Басманов замечает, что ой самой надлежало бы «не ехать, а лететь» навстречу сыну!
— Навстречу сыну? — вопрошает монахиня. — Где сын-то мой?
Басманов
И тут в царице-монахине пробуждается прежняя царственная гордость и властность. До ее сознания медленно доходит угроза холопа…
Царица Марфа
Вот в эту напряженную минуту в шатер вбегает Дмитрий Самозванец. С криком «Царевич!» Басманов тут же исчезает со сцены, и… начинается трудный диалог царицы-матери с мнимым сыном.
Самозванец (артист Н. Е. Вильде, человек, близкий Островскому, умный актер и талантливый режиссер, впоследствии и драматург) протягивает к царице руки и с возгласом «Родимая!» пытается заключить ее в объятия. Суровая монахиня царственным жестом руки с посохом отстраняет Самозванца…
Важнейшая ставка в крупной политической игре Самозванца кажется битой! Но он не сдается. Поединок двух воль продолжается. Талантливый авантюрист, вызывающий, как и пушкинский Лжедмитрий, невольную симпатию отчаянной смелостью, недюжинным умом, некоторой долей народолюбия, личной храбростью, противостоит усталой, глубоко разочарованной, опасающейся народных бедствий царице Марфе.
Дмитрий (Вильде) ее страстно убеждает:
Царица Марфа
Однако Самозванец так убедительно и страстно заклинает ее, что растроганная старуха расплакалась и уже почти поддалась уговору… Внезапно ой приходит мысль, что где-то втихомолку, «в своем углу убогом, пред иконой, о милом сыне молится украдкой»… настоящая мать мнимого Дмитрия! Тот же горячо все это отрицает — матери у него пет.
Диалог идет к развязке! Царица спрашивает, одна ли она будет по-сыновнему любима Дмитрием. И добавляет: «Тебя я полюбила!»
Дмитрий (открывает полу палатки)
Царица Марфа (поднимая его)
Народ
После этой великолепной сцены театр содрогнулся от рукоплесканий и потребовал автора! Занавес шел и опять раздвигался, и снова гремела овация: московский зритель переживал воскрешенную Островским волнующе-трагическую страницу родной московской истории!
…А похоронная процессия, в которой участвовали почти все артисты Малого и все близкие семье Островских люди, с гробом Агафьи Ивановны на дрогах уже оставила позади Сухареву башню, миновала длинную, невзрачную Первую Мещанскую, застроенную бедноватыми домиками с палисадами под окнами и грязными дворами, и подвигалась к Троицкой заставе, что на Камер-Коллежском валу.
Город здесь кончался, тянулись окраины. Слева осталось заснеженное поле с Лазаревским кладбищем для бедных в глубине и с множеством часовен, построенных здесь набожными паломниками к Троице-Сергию…[3] Миновали у заставы огромный крест, воздвигнутый здесь некогда по обету московского купечества, — от него пошло новое название заставы — Крестовская. Осторожно переехали по деревянному настилу через обе колен и запасной путь Николаевской железной дороги… Впереди справа стала видна церковь Пятницкого кладбища…
И ведь двигался скорбный кортеж той самой древней дорогой, что ведет и к селу Тайнинскому, и к славной Сергиевой лавре, и к той слободе Александровской, где в соборном храме столько раз венчался царь Иван со своими избранницами! Над странной судьбой одной из них, Василисы Мелентьевой, драматург Островский давно задумывался… Через несколько месяцев он закончит историческую драму о Василисе в соавторстве со Степаном Гедеоновым, директором императорских театров… Драма «Василиса Мелентьева» пошла на московской сцене уже следующей зимой…