В сопровождении адъютанта вошел полковник Кап-ров. На нем был испачканный грязью полушубок, один валенок был в двух местах прорван осколками — из дыры виднелся край белой портянки. И без того худой, он еще больше осунулся и оброс, предложил ему табурет, но он, качаясь, пошел в угол, сел на пол, расстегнул пояс и, сказав: «Прямо ноги не держат», со вздохом повалился на спину. Стоявший рядом связист ловко подложил ему под голову свой противогаз.
— Спасибо, брат! — еле слышным от усталости голосом поблагодарил полковник бойца.
— Вы ранены, товарищ полковник? — спросил я его.
— Нет, дорогой, просто чертовски устал, — ответил он. — Минут через пять доложите генералу, что я здесь, у вас...
Мой ординарец Николай Синченко принес матрац, подушку, одеяло и, невзирая на протесты полковника, устроил ему постель, подал чаю.
Один за другим приходили запорошенные гарью боев офицеры штаба полка. Кратко доложив, получали указания и уходили. Вошел комиссар полка Ахметжан Мухамедьяров в испачканном кровью полушубке.
— Что с тобой? — с тревогой воскликнул Капров.
— Ничего, Илья Васильевич, гнедого убили, а я под ним минуты три барахтался...
Меня вызвали к телефону. Генерал приказал передать трубку Капрову.
— Я вас слушаю, това... Так, как было приказано... Да, да, прикрытие оставили... Тоже минируют... Завалы тоже... Сейчас, спрошу Мухамедьярова...
Закончив разговор с генералом, Капров сказал комиссару:
— Генерал посылает еще шесть машин за ранеными.
— А я у тебя, Баурджан, реквизировал пищу из трех кухонь для раненых, — дружески сказал Мухамедьяров.
— Как же они сами-то? — вырвалось у Капрова.
— И хорошо сделали, товарищ комиссар, — ответил я...
Капров развернул свою карту. Показал мне, где им оставлено прикрытие, где минировано, где устраиваются лесные завалы, и, подробно ознакомив меня с другими мерами по обеспечению отхода полка, передал мне приказание генерала — принять общее командование над подразделениями полка.
Ему же приказано с основными силами полка форсировать отход к правому берегу...
В темноте проходили через Горюны угрюмые ряды бойцов — рота за ротой, батальон за батальоном.
Я молча стоял рядом с Капровым и Мухамедьяровым и глазами провожал темные силуэты...
...Когда я пишу эти строки, мне вспоминаются слова Дениса Давыдова: «...отступление сие названо только славным... А сие прилагательное от частых употреблений обесславилось... Я помню, какими глазами мы увидели эту дивизию, подходившую к нам в облаках пыли и дыма, покрытую потом и кровью чести... Каждый штык ее горел лучом бессмертия!»
Подполковник Курганов
Они ушли, а мы остались.
Хаби Рахимов был очень заботливым начальником штаба. У Хаби были в батальоне свои любимцы и верные помощники. Один из них — командир взвода связи, радиотехник по образованию, младший лейтенант Леонид Степанов, с задумчивыми темными глазами и чуть вздернутым носом над пухлым юношеским ртом. Степанова все знали как самого тактичного и воспитанного в батальоне. Он держался и подчинялся с достоинством. Командир хозяйственного взвода младший лейтенант Василий Борисов, бывший заведующий складом потребсоюза, следивший за распределением солдатского пайка с аптекарской точностью, тоже пользовался у Рахимова доверием. Заметив, что у них с самого начала завязалась неподдельная деловая дружба, я никогда не вмешивался в дела взвода связи и хозяйственного взвода, целиком доверив их своему старшему адъютанту Рахимову...
Степанов и Борисов понимали Рахимова с полуслова и старательно выполняли все его приказания. Кроме своих прямых обязанностей они выполняли и другие поручения Рахимова: Степанов по его заданию перечерчивал вторые экземпляры схем, подшивал бумаги, склеивал и раздавал топографические карты, руководил оборудованием НП и КП, а Борисов был настоящим завхозом батальона...
Рахимов никогда не оставлял меня одного. Если со мной не было никого, то он часто посылал ко мне Степанова или Борисова, говоря им: «Пойдите к комбату, может быть, понадобитесь ему».
На этот раз около меня оказался Степанов.
Я вернулся в штаб и по телефону доложил генералу о том, что Капров с основными силами благополучно отбыл из Горюнов.
Генерал спросил, понял ли я, «как следует быть», и закончил так:
— Я вам капровцев переподчиняю лишь на время, пока они выполнят свою работу, а вы их, товарищ Момыш-улы, ни в коем случае не используйте на выполнении своих собственных задач. Давайте по-честному так и договоримся. Если вы задержите хоть одного бойца, я на вас обижусь всерьез.
— Как только люди сделают свое как полагается, обязательно всех до одного вышлю к Илье Васильевичу, товарищ генерал...
— Добре, товарищ Момыш-улы, так и быть. Значит, мы с вами договорились по-честному? Георгий Федорович к вам еще не приехал?
— Нет пока, а что вы хотели, това... — И опять разрыв связи!
Я с досадой швыряю телефонную трубку и в ярости обрушиваюсь на Степанова.
— Виноват, товарищ комбат! Видимо, какой-нибудь шальной осколок задел провод, ведь уж минут пять, как снова начался обстрел...
— Марш к Рахимову! Через пять минут связь должна быть восстановлена!
— Есть, товарищ комбат!..
Я опускаюсь на табурет. В висках стучит, кружится голова. Вдруг кто-то трогает меня за плечо. Я не оборачиваюсь.
— Слушайте, старший лейтенант, — слышу я за спиной грубоватый властный голос. — Так нельзя!
Я оборачиваюсь и вижу подполковника Курганова. Лицо его, изборожденное морщинами, потемнело от загара. Он впился в меня воспаленными глазами и еще строже повторил:
— Так нельзя, товарищ старший лейтенант, командовать! Нельзя давать волю своим нервишкам. Вы эти нервы извольте-ка попридержать, извольте-ка командовать спокойно, а не швыряться трубкой, не угрожать ни в чем не повинным людям. Надо командовать не гневом, а умом.
Видимо, у меня, стоявшего навытяжку перед подполковником, вид был до того глуп, что он смягчился и, улыбаясь, предложил мне сесть.
— Бой требует от командира хладнокровия, иначе он не сможет здраво оценить обстановку и принять правильное решение, — сказал он, обращаясь словно не ко мне, а к кому-то другому, и как бы между прочим добавил: — Вы правы, требуя от своих подчиненных обеспечения бесперебойной связи, в этом вы абсолютно правы! Но на войне пули не только рвут провода, а и человека убивают. Всякое бывает...
— Вас, товарищ подполковник, спрашивал генерал, — перебил я его, еще окончательно не придя в себя.
— И как раз в это время связь порвалась?
— Да, товарищ подполковник. Я хотел спросить генерала, что передать вам.
— Ничего, сейчас восстановят связь, я сам генералу доложу, а вы меня угостите чаем. Чертовски устал.
Я вышел, чтобы дать распоряжение насчет завтрака для подполковника. Когда вернулся, Курганов разговаривал с генералом:
— Да, как будто как полагается... Нет. Немцы пока не идут... Надо полагать, что они выдохлись... Да, по всей вероятности, перегруппировываются, но надо ожидать, что к полудню двинутся... Боеприпасы на исходе, поэтому я дал команду... Они сейчас в районе Момыш-улы... Занимают огневые позиции... Было бы очень хорошо, если бы подбросили сюда тысячу... Побольше гранат.. Марков знает каких... Хорошо, я ему кое-что посоветую. Нет, нет вмешиваться не стану. Он будет командовать... Приеду — доложу... Мы с ним посоветуемся и наметим участки... Есть, будет сделано.
Когда подполковник кончил разговор и вернул трубку дежурному телефонисту, Синченко принес завтрак — консервы с жареной картошкой. Степанов нес за ним чайник и полстакана водки. Подполковник с аппетитом принялся за еду, а от водки отказался: «Усталому человеку натощак нельзя пить, хотя перед обедом выпил бы стопочку с удовольствием...» Он позавтракал, выпил четыре стакана чаю с сахаром и, вытирая платком вспотевший лоб, поблагодарил Синченко и Степанова. Затем обратился ко мне:
— Теперь давайте займемся делом. Генерал приказал кое-чем поделиться с вами и кое о чем посоветоваться. Дайте-ка сюда вашу карту...