Версальские правители, вплоть до самых высокопоставленных, также не лишали Домбровского своего внимания. Понимая, что речь идет о крупном военном специалисте и незаурядном организаторе, вер-сальцы всячески старались устранить Домбровского от ’активной деятельности в пользу Коммуны. Начали они с попыток подкупа. Отвратительный карлик Тьер, заявивший, что Париж будет покорен «дождем снарядов или дождем золота», и наводнивший город наемниками контрреволюции, не раз подсылал к Домб-
Ш
ровскому своих агентов с предложением полутора миллионов франков за сдачу каких-либо ворот укрепленной городской стены. Об одном из таких агентов— некоем Вейссе — Домбровский рассказывал своему адъютанту следующее: «Первоначально я решил расстрелять этого негодяя, но затем я подумал, что было бы неплохо использовать это обстоятельство в наших целях. Я предложил Комитету общественного спасения вот что: если мне дадут 20 тысяч человек, то, притворно приняв предложение версальцев, я впущу часть их в ворота Парижа, а затем окружу и уничтожу». План этот, поддержанный Росселем, который сменил Клюзере на посту военного делегата Коммуны, и Врублевским, был принят. Однако осуществить его не удалось из-за невозможности собрать в нужном месте достаточное количество бойцов и артиллерии.
Через какое-то время была предпринята еще одна попытка подкупить Домбровского. На этот раз сомнительную честь эмиссара версальцев взял на себя польский эмигрант Воловский. Он был знаком с Домбровским и пользовался когда-то его доверием, но после 18 марта 1871 года оказался среди тех, кто старался не допустить своих соотечественников к участию в борьбе на стороне Коммуны. В Париж он приехал как журналист. «Прибывши на Вандомскую площадь, где был главный штаб Домбровского, — рассказывает Воловский, — я застал его садящимся на коня. «Если хочешь со мной поговорить, — заявил он, — то поедем со мной в Нейи — будем иметь время для разговора». Длительный разговор происходил под непре-кращающимся огнем противника, очень беспокоившим журналиста, но почти не замечавшимся генералом Коммуны. После интервью Воловский перешел к наиболее щекотливой части возложенной на него миссии; пользуясь положением близкого знакомого, он вел разговор в полушутливом тоне. Домбровский был взбешен новой попыткой подкупа, осуществленной* через его соотечественника. Однако выдержка не оставила генерала Коммуны, и он облек свой ответ в довольно вежливую, хотя и резкую, форму, вполне соответствующую тому тону, который избрал Воловский.
Вот как излагает эту часть разговора незадачливый посланец Версаля: «Воловский: Знаешь ли ты, Ярослав, что я нахожусь в Париже £ ведома версальского правительства. Хотели, чтобы я предложил тебе открыть ворота города для версальцев и арестовать членов Коммуны за вознаграждение, величину которого ты сам можешь указать, причем торговаться с тобой не будут. Я, разумеется, отказался. Домбровский: Благодарю тебя за нас обоих. Иначе ты поставил бы меня перед неприятной необходимостью арестовать тебя, как Вышинского, который за эту недостойную для поляка роль и до сих пор сидит в Шершемиди. Лучше поговорим о чем-либо другом. Что пишут в наших польских газетах?»
Воловский уехал ни с чем, но не оставил свои интриги. 12 мая он снова прибыл в Париж и явился к Домбровскому. Эта встреча описана у Воловского следующим образом: «Ну и что, злы на меня в Версале?» — приветствовал меня Домбровский. «Так злы, что если бы ты хотел, то мог бы выехать по этому пропуску за границу. Любить тебя будут, но только издалека». Домбровский взял из моих рук пропуск, прочитал его и, отдавая назад, показал на рукоятку своего палаша: «Вот мой пропуск, можешь сказать об этом Пикару, Тьеру и всем его мамелюкам в Национальной ассамблее». Разговор, таким образом, шел в том же полушутливом тоне. Но смысл его совершенно очевиден. Воловский снова предлагал подкуп, Домбровский снова отверг его предложение.
Французский пролетариат доверил Домбровскому исключительно важные посты в вооруженных силах Парижской коммуны и не ошибся в своем решении. Между тем совмещать должности командующего I армией и коменданта всего Парижского укрепленного района в условиях непрерывных ожесточенных боев, недостатка живой силы, оружия, боеприпасов, при наличии постоянной неразберихи и острых противоречий в военном руководстве было не так просто. Только Домбровский с его поразительной энергией мог держать в руках все нити управления, появляясь чуть лч не одновременно везде, где требовалось его вмеша-
тельство. Очень много времени и сил отнимали ежедневные переезды от штаба I армии, располагавшегося на западной окраине Парижа, до резиденции коменданта на Вандомской площади и обратно. Каждая поездка требовала еще и большого личного мужества, недостатка которого, впрочем, не ощущалось ни у Домбровского, ни у его ближайших помощников В промежутке между тысячью неотложных дел генерал Коммуны выкраивал время, чтобы навестить семью, приласкать сыновей, подбодрить любимую жену, которая мужественно преодолевала приходившиеся на ее долю трудности.
Создав значительный перевес в живой силе и вооружении, версальцы начали планомерное наступление. 12 апреля на участке Домбровского, где оборонялись примерно тысяча триста коммунаров, двинулся в атаку целый армейский корпус, насчитывавший до десяти тысяч человек. Батальоны национальных гвардейцев удерживали свои позиции, наносили чувствительные контрудары на отдельных участках. 16 апреля, например, Домбровский донес, что в Нейи комму-йары овладели несколькими баррикадами, захватив в качестве трофеев боевые знамена противника. Однако при почти десятикратном превосходстве противника это не могло продолжаться долго. 19 апреля версальцы в результате неожиданного нападения потеснили батальоны Домбровского, лишь смелой контратакой коммунарам удалось восстановить положение. «После кровавой борьбы,—доносил в этот день. Домбровский, — мы возвратились на свои позиции. Левый фланг, продвинувшийся вперед, захватил неприятельский продовольственный склад, в котором оказалось 69 бочек ветчины, сыра и солонины. Бои продолжаются. Неприятельская артиллерия с высот Курбевуа забрасывает нас снарядами и картечью, но, несмотря на это, наш правый фланг осуществляет в данный момент маневр с целью избежать окружения выдвинутых вперед подразделений. Мне нужно 5 батальонов свежих солдат, не менее 2000 человек, потому что силы неприятеля очень значительны».
Подкрепления и на этот раз не подошли. Коммунарам пришлось оставить Аньер, Бэкон и 20 апреля почти полностью очистить западный берег Сены. На следующий день Домбровский организовал контрудар, в результате которого смог укрепить район Нейи, Ле-валуа, Клиши. Коммунары держались в нем еще три недели, несмотря на смертоносный артиллерийский огонь с занятых версальцами фортов и неоднократные атаки. Постройки и укрепления здесь превратились в груды камней и пыли; укрываться от пуль и осколков было очень трудно, но коммунары держались. «Домбровский, — свидетельствует очевидец, — бесстрастно державшийся под ружейным огнем, хладнокровно смелый и как бы не замечавший опасности, поспевал лично всюду, наблюдал за всем и устранял все опасности».
Отсутствие подкреплений, неразбериха в распоряжениях Клюзере, постоянные перебои в снабжении заставляли Домбровского обращаться к руководящим деятелям Коммуны помимо ее военного делегата. О неполадках в военном хозяйстве Коммуны, о неспособности, а возможно, и нежелании Клюзере им руководить Домбровский говорил Делеклюзу, Дюбрей-лю, Авриалю и другим видным деятелям Коммуны. 23 апреля на заседании Коммуны Авриаль потребовал от Клюзере точного отчета о том, сколько бойцов и околько орудий на участке Домбровского. Деле-клюз, возмущенный уклончивым ответом Клюзере и всеми его действиями, огласил сочиненную военным делегатом афишу с призывом предоставить ему диктаторские полномочия. «Домбровский, — сказал Деле-клюз, — явился вчера в состоянии полного изнеможения и сказал мне: «У меня нет больше сил, заместите меня. Для защиты пространства от Нейи до Ань-ера меня оставляют с 1200 человеками, и больше этого количества у меня никогда не было». Если это верно, — добавил Делеклюз, — то это акт измены»