Посмотрим, что говорил об этом сам Траугут в своих показаниях на следствии. Заметим при этом, что крайне сдержанный в показаниях Траугут более откровенно и относительно подробно говорил о своей деятельности как командира повстанческого отряда.
Он заявил: «Будучи убежден, что независимость является необходимым условием истинного счастья каждого народа, я всегда мечтал о ней для своей родины, тем более что освобождение России от тяжести господства над Польшей считал также необходимым условием обращения всей деятельности русского правительства и народа на истинное благо этой обширной страны.
Это были мои мечты, осуществления которых я ждал от справедливости и милосердия всевышнего.
Я никому не давал совета восставать, напротив, как бывший военный, я видел всю трудность борьбы без армии и вооружения с государством, известным своей военной мощью.
Когда вооруженное восстание должно было вспыхнуть в Кобринском уезде Гродненской губернии, где я жил, за несколько дней до срока ко мне обратились, умоляя, чтобы я принял командование. Совершенно застигнутый этим врасплох, я описал все препятствия, как общего, так и личного порядка, и рекомендовал отменить решение о начале восстания. Оказалось, что сделать это уже невозможно. Тогда я согласился с их просьбой, так как счел, что как поляк обязан не щадить себя, когда другие жертвуют всем».
Еще на первом допросе Траугут говорил по этому же поводу: «В апреле прошлого года Рудольф Павловский, частно практикующий врач, и Элерт, молодой человек, род занятий которого мне неизвестен, оба из Кобрина, при встрече со мной в этом городе предложили мне принять командование над отрядом Кобринского, Пружанского и Брестского уездов и заверяли меня, что этот отряд будет состоять из нескольких сот человек.
На это предложение я заметил им, что это ничего не даст, что я мог бы командовать разве только частью регулярной армии, но когда мне сказали, что собранные люди погибнут, тогда я на третий день отправился в отряд в Дядковичский лес».
В рассказе этом, разумеется, внушает сомнение утверждение, будто обращение к Траугуту было для него полной неожиданностью. Есть и прямые свидетельства, противоречащие этому и говорящие о том, что переговоры о присоединении Траугута к восстанию вел с ним Гофмейстер, что возникал, в частности, вопрос об обеспечении дочерей Траугута после его ухода к повстанцам. Однако самое существенное в показаниях Траугута оставляет впечатление заявления правдивого и искреннего. Это утверждение, что перспективы восстания Траугут оценивал весьма пессимистически и что вступил в ряды повстанцев он, повинуясь чувству патриотического долга. Траугут не кривил душой, стоя перед царским судом, не питал никаких иллюзий относительно того, что его ждет, и не пытался облегчить свою участь какимилибо запоздалыми извинениями. Убеждений своих он не скрывал и не ретушировал.
Все то, что нам известно об обстоятельствах вступления Ромуальда Траугута в ряды повстанцев, дает основания заключить, что он стоял в стороне от подготовки восстания, что, разделяя стремления к национальному освобождению, он считал восстание рискованным и неподготовленным, но, несмотря на это, когда восстание началось, он видел свой долг в том, чтобы отдать ему свои силы и столь необходимые повстанцам профессиональные военные знания. Раз став на этот путь, он был готов идти им до конца.
Если эти выводы правильны, то пример Траугута говорит о многом. Он показывает, что, начиная борьбу, повстанческая организация могла рассчитывать и на тех патриотов, кто не состоял в ее рядах, и что из этих, казалось бы, индифферентных людей могут вырастать не только стойкие борцы, но и руководящие деятели движения.
План создания крупного объединенного повстанческого отряда трех уездов не осуществился. Отряд, руководство которым принял на себя Ромуальд Траугут, насчитывал, по его словам, всего 160 человек «из шляхты, чиновников, небольшого числа помещичьих служащих и крестьян». Основным оружием повстанцев были охотничьи ружья. Первой задачей было обучить отряд военному делу, сплотить этих людей, внушить им веру в свои силы и свое оружие, доверие друг к другу и к командиру.
В глухих лесах близ Антополя Траугут, принявший повстанческий псевдоним «Краковский», заложил лагерь. Началась усиленная подготовка отряда. На длительный срок рассчитывать не приходилось, в любой момент отряд мог подвергнуться нападению царских войск. Повстанцы, говорил Траугут, «охотно выполняли мои приказы и охотно несли всю тяжесть военных повинностей, связанных с постоянным трудным учением, так как понимали, что им нужно стать солдатами в каких-нибудь полмесяца, а то и несколько дней».