Впрочем, Траугут не пытался скрывать своего имени. Это было бесполезно, так как в составе следственной комиссии были полковник Здановичи еще один сослуживец Траугута по царской армии. Свое первое показание, данное в день ареста, он начал словами: «Меня зовут не Михал Чарнецкий, а Ромуальд Траугут...» Но в этом показании после довольно подробного рассказа о своем участии в восстании в Белоруссии Траугут заявил, что затем он оказался в Галиции. Этим он обошел свой приезд в июле 1863 года в Варшаву (следственной комиссии так и осталась неизвестной эта страница биографии Траугута) и заграничную миссию. О приезде в Варшаву в октябре 1863 года Траугут заявил: «Целью моего прибытия из Кракова в Варшаву было под охраной чужого имени устраниться от всех революционных дел и ждать конца всех этих событий, потому что в военные дела, как не дающие никаких шансов на успех, я вмешиваться не хотел, а к выполнению других дел в организации способностей не имел». Не имея возможности отрицать свое знакомство с Вацлавом Пшибыльским, Траугут, оберегая находящегося в полной безопасности Пшибыльского, заявил, что ему ничего не известно о принадлежности Пшибыльского к повстанческой организации, хотя, разумеется, тот знал о том, что он, Траугут, командовал повстанческим отрядом.
Линией поведения, избранной Траугутом перед следователями, было, таким образом, стремление отвести все вопросы, касающиеся периода, когда он руководил Жондом Народовым. Но выдержать эту линию ему помешали предатели. Правда, при очной ставке 8(20) апреля с Каролем Пшибыльским и Цезарием Моравским Траугут решительно отверг их показания, но затем сделал следующую декларацию:
«О цели и действиях моих по прибытии в Варшаву я намерен дать особые показания с той, однако, оговоркой, что никаких лиц называть не буду, а лишь опишу, что делал я сам. Итак, по прибытии в Краков при уже объясненных мною обстоятельствах я держался там в стороне и вовсе не сносился с тамошней организацией, а после моего приезда в Варшаву я принял руководство так называемым Жондом Народовым. Что я делал на этом посту, это я подробно опишу собственноручно».
Не следует удивляться тому, что в актах процесса нет ни подробного, ни собственноручного показания Траугута о его деятельности в качестве главы Жонда Народового. Следователей не интересовала история восстания. Приведенное выше краткое заявление Траугута выполняло необходимую при предании его суду процессуальную формальность — это было признание обвиняемым деяния, в котором он обвиняется. Оговорка же, сделанная Траугутом, что никого называть он не намерен, лишала его дальнейшие показания самого занимающего следственную комиссию элемента.
Из перехваченного властями письма Елены Киркор к старушке матери мы знаем, что Траугута, так же как и Киркор, держали в подвальном карцере до 8(20) апреля, то есть до тех пор, пока он не сделал процитированного признания. Позднее Траугута вызывали на допрос только два раза — 22 апреля (4 мая), когда он дал сравнительно краткое показание (фрагменты его мы цитировали ранее) о своих убеждениях, обстоятельствах вступления в ряды повстанцев и основных вопросах, которыми он занимался на посту главы Национального правительства, а затем 24 апреля (6 мая) для выяснения обстоятельств его действий как командира повстанческого отряда в связи с получением сведений из Кобринского уезда.
Несколькими днями позже следственная комиссия представила наместнику доклад о предании Траугута и группы деятелей повстанческой организации военному полевому суду. Предложение было утверждено, и подсудимые переведены в цитадель. Шестеро предателей, более всего содействовавших комиссии своими показаниями, были милостиво высланы «на свободное жительство в Империю».
7(19) июля заседавший в Варшавской цитадели полевой военный суд вынес приговор по делу Ромуальда Траугута и двадцати двух его сотоварищей Констатирующая часть приговора в отношении Траугута была построена в основном на показаниях предателей.
Суд зафиксировал тот факт, что с октября 1863 года «власть, принадлежавшая, собственно, Народовому Жонду, перешла в руки одного лица, принявшего название начальника жонда». Между тем широко распространенное Мнение видело в Жонде Народовом коллегиальный орган, состоящий из 5 человек. Царские власти стремились к тому, чтобы процесс и приговор знаменовали для общественного мнения окончательную победу над восстанием и ликвидацию Жонда Народового. И поэтому еще задолго до судебного процесса, бывшего, по существу, кровавым фарсом, было определено, что казни будут подвергнуты пять человек Но кто же именно должен был войти на эшафот вместе с Ромуальдом Траугутом? К смертной казни через повешение были приговорены также директора отделов жонда Рафал Краевский (Отдел внутренних дел), Юзеф Точиский (Финансовый отдел), а также искусственно приравненные к директорам отделов заведующий экспедитурой Роман Жулинский и заведующий коммуникациями Ян Езёранский. Функциями обоих последних была повстанческая связь (внутри страны и за границей), их отнесение к числу «преступников 1-й категории» была грубой натяжкой, особенно по отношению к сравнительно недолго действовавшему в повстанческой организации Езёранскому. Но он вызвал особую ненависть царских палачей своим отказом назвать кого-либо из членов организации и заявлением на военном суде, — что на следствии он подвергался моральному и физическому истязанию. За свою «строптивость» Езёранский заплатил жизнью.