128-й батальон, завоевавший сердце генерала, занимал позицию в местечке Леваллуа. Когда Домбровский во время очередного объезда переднего края возвращался из Клиши в Нейи, он обязательно заезжал в Леваллуа, лежавшее посредине этих двух пунктов. Гвардейцы неизменно приглашали Домбровского к обеденному костру и обижались, если он отказывался. Одним из унтер-офицеров этого батальона был Валентин. Ни по внешности, ни по языку его нельзя было отличить от французов. На людях Валентин тянулся перед Домбровским и, обращаясь к нему, говорил, как полагалось: «гражданин генерал». Но наедине называл его по-прежнему, как привык смолоду.
— Знаешь, Ярек, — сказал Валентин во время их последнего свидания, — мальчуган-то стал настоящим командиром.
Мальчуганом он называл Теофиля.
Ярослав усмехнулся. Он и сам восхищался блестящей обороной Бэкона. Старый опытный офицер не мог бы это сделать лучше, чем мальчуган.
Он присел к костру за стеной, где укрылось несколько стрелков, чтобы похлебать пустую похлебку. Домбровскому вручили ложку.
Пошли вопросы:
— А что, гражданин генерал, там в Париже еще не раскачались нам помочь?
— Ко мне жена прибегала, говорит, там театры играют, бульвары полны…
— Вот бы их сюда, на наш бульвар!
Домбровский с любовью смотрел на людей, их лица, веселые, измученные. У некоторых были повязки на голове, бинты загрязнились, почернели от пороха. Жалость и гнев сжимали сердце Домбровского.
— Друзья, — сказал он, — я сегодня буду в Париже, в Коммуне. Я буду говорить от вашего имени…
— Гражданин генерал, а нам ничего не надо, кроме хлеба и снарядов…
Дело, которое в этот день привлекло Домбровского в Париж, касалось Бланки. Через свою агентуру в лагере версальцев Риго дознался, что Бланки сидит в тюрьме в городе Кагор. Из всех бланкистов Риго был самым фанатичным. Не менее, а может быть, и более других он видел слабости Коммуны, бюрократизм, нерешительность, борьбу честолюбий, увлечение риторикой, недостаточную бдительность и даже прямую измену. Он считал, что только одно может обеспечить победу и торжество Коммуны — руководство Бланки. По настоянию Риго Коммуна предложила Версальскому правительству через американского посланника Уошберна и папского нунция Киджи обменять Бланки на людей, арестованных Коммуной в качестве заложников. За одного Бланки Коммуна предлагала парижского архиепископа Дарбуа, его сестру, кюре церкви «Мадлен» Дегерри, главного парижского викария Лагарда и некоторых других, в том числе версальского агента Каетана Залеского. В ответ на это предложение Тьер сказал:
— Отдать Бланки восставшим равносильно увеличению их сил на целый армейский корпус.
Домбровский, которого Риго вызвал, чтобы посоветоваться с ним, предложил:
— Соберем группу смелых и ловких людей. Они проберутся в Кагор и попробуют выкрасть Бланки.
Риго грустно покачал головой:
— Я знаю, Ярослав, вы сами совершили поразительный по дерзости побег из московской тюрьмы. Ни через версальцев, ни через немецкие расположения нашим людям не пробраться.
— На воздушном шаре ночью?
— Рискованный и неверный шаг. Нет, друг мой, вы меня хорошо знаете: в недостатке отваги меня трудно упрекнуть…
Домбровский кивнул головой.
— Ради спасения Бланки, — продолжал Риго, — я пошел бы на любое безрассудство. Но здесь — тупик…
— Зачем же вы меня вызывали, Рауль, если вы заранее были убеждены в безнадежности спасения Бланки?
— Потому что есть только одно средство освободить Бланки.
— Какое?
— Победа над версальцами.
Домбровский засмеялся.
— Чему вы смеетесь? — вспыхнул Риго.
— Не обижайтесь, Рауль. Не вы ли сами говорили, что необходимое условие для победы Коммуны это поставить во главе нее Бланки. Теперь вы же говорите, что для того чтобы освободить Бланки, необходима победа Коммуны. А ведь вы когда-то изучали логику, мой дорогой.
Риго присоединился к смеху Домбровского.
— А вы не находите, гражданин генерал, что смех у нас с вами довольно невеселый?
— Гражданин прокурор, пока мы смеемся, мы непобедимы.
— Скажите, Ярослав…
Риго в нерешительности замолчал. Казалось, какой-то невысказанный вопрос висит у него на языке, но он не решается задать его. Эти колебания были так непохожи на пылкого, стремительного Риго, что Домбровский удивился.
Наконец, Риго сказал смущенно, почти робко:
— Скажите же мне правду, Домбровский… В ваших руках оборона Парижа: вы верите в нашу победу?
Ни минуты не задумываясь, Домбровский ответил: