Залеский оживился:
— Целая история, Ярек! С детства мне везет на счастливые случайности. Помнишь, как я в Париже случайно встретил Герцена… Вышел я сегодня пройтись, благо наступило затишье. Теперь я понимаю, что затишье перед бурей. Батарея моя стоит у форта Исси. От нас ближе всех к Версалю. Я пошел вдоль железнодорожной линии, знаешь, которая идет от Версаля на Монпарнасский вокзал. Бог мой, все же так близко, все рядом, там французы, здесь французы, и вдруг — война… Нелепость…
Залеский замолчал на секунду и покосился на Домбровского. Тот слушал по-прежнему с невозмутимо скучающим видом.
— Ну, значит, гуляю я. Людей не видно, ни наших ни ихних. Пусто, мирно. Обхожу Медон, вхожу в рощицу, знаешь, южнее Севра. Думаю, похожу, покурю на чистом воздухе и — до дому. Вдруг натыкаюсь на человека. Оба мы вздрогнули, оба — за оружие, и в этот момент оба узнаем друг друга.
Домбровский не удержался:
— Ты всегда видел в темноте, как кошка.
Залеский подозрительно посмотрел на него. Но лицо Домбровского оставалось серьезным.
— Знаешь, Ярек, кто это был?! Пшибыльский! Помнишь его? Эдвард Пшибыльский. Ты должен помнить его по Варшаве. Он был в цитадели, в группе Арнгольдта, только до Эдварда не докопались, и он бежал, перебрался во Францию, пошел драться с пруссаками, попал под Мецом в плен со всей армией Базена. Из плена Бисмарк по просьбе Тьера их вернул, и вот они стали армией версальцев…
— Так что же, этот Пшибыльский перебежал к нам? — спросил Домбровский с невинным видом.
— Ммм… Нет. Но он мне многое рассказал из того, что я тебе сообщил. И не только это.
— Что же еще?
— Он сказал, что удар намечен между одиннадцатым и четырнадцатым апреля. Он постарается это уточнить.
— Значит, ты с ним еще встретишься?
Залеский пожал плечами и сказал неопределенно:
— Если это нужно…
Потом прибавил:
— Он сказал, что удар будет ужасным. Позиции наши будут измолоты в порошок. А мы все погибнем…
Он встал.
— Вот что я должен был тебе сказать, Ярек. Думаю, что это очень важно. По правде сказать, Эдвард, узнав, что мы с тобой старые друзья, сам просил передать тебе все, что он мне рассказал.
— Ах так?
— Да! «Скажи это все Ярославу, — сказал он. — Скажи ему, что в штабе у Тьера знают о нем и считают его единственным талантливым полководцем в стане коммунаров». Оказывается, Ярек, Тьер о тебе очень высокого мнения.
— Польщен.
— Он даже сказал: «Если бы у нас был в семидесятом году Домбровский вместо этих старых галош Базена и Мак-Магона, у нас не было бы позора Меца и Седана».
Залеский замолчал и испытующе посмотрел на непроницаемое лицо Домбровского. Потом, по-видимому, решившись, сказал:
— Уж говорить, так говорить все. Тьер сказал: «Жаль, что Домбровский поставил не на ту карту. Но ведь игра еще не кончена, и партнеры могут менять места…»
Домбровский встал. Залеский вздрогнул и подался назад. Он знал пылкость нрава Домбровского. Сейчас все решится. Игра идет ва-банк. Или арест (а Ярослав таков, что может просто зарубить его на месте) или…
Домбровский сказал отрывисто:
— Когда ты увидишь Пшибыльского?
Залеский с облегчением вздохнул. Пронесло… Теперь уж можно говорить, как выражаются французы, en toutes lettres.[25]
— Условились завтра вечером.
— Там же?
— Там же. Можно его обнадежить?
— Да.
Залеский бросился обнимать его:
— Ярек коханый! Ты не представляешь себе, какую тяжесть ты снял с моей души. Ты спас меня! Ты спас себя!.. Ты…
Он значительно поднял руку и сказал торжественно:
— …ты спас Польшу! Ибо здесь, в Париже, твоя гибель была бы неминуема. А что Польша без Домбровского!
Он что-то лепетал о патриотизме, благородстве и других высоких чувствах, пока Домбровский, стараясь не выдать своего отвращения, а, наоборот, прикидываясь дружески-ласковым, не вытолкал его из палатки.
Сам же, не теряя времени, поспешил в Париж. Рауль Риго принял его тотчас же. Они и раньше были хорошо знакомы по совместной работе в газете Бланки «Отечество в опасности», где оба деятельно сотрудничали. Риго встретил Домбровского революционным приветствием: «Салют и братство!» В семьдесят первом году знаменитому прокурору Коммуны было не более двадцати пяти лет. Но окладистая борода и адвокатское пенсне на шнурке старили его.
Рассказ Домбровского взволновал Риго.
— Слушайте, — сказал он, — этот ваш Зволинский, Замойский, Зелинский, как его…
— Залеский, — подсказал Ярослав.
— Да, да, Залеский… Это мне что-то напоминает. Минутку!