Он выдвинул ящик стола и вынул большую зеленую папку.
— Домбровский, вы знаете, что это?
Домбровский отрицательно покачал головой.
— Драгоценнейшая вещь! Это полный список секретных агентов Лагранжа, бывшего начальника императорской тайной полиции. Фамилия этого Залеского мне попадалась. Не здесь ли я ее видел?
Он порылся в папке.
— Нет…
В задумчивости Риго вынул табакерку и заложил в нос солидную понюшку.
— Не угодно ли?
Домбровский отказался.
— Напрасно, хорошо прочищает мозги. Да, я и забыл, что вас еще в редакции называли аскетом. Не пьете, не курите… Ага! Вспомнил! Вот доказательство пользы табака.
Риго достал другую папку и извлек из нее бумагу, исписанную мелким почерком.
— Ну, конечно! А это знаете что? Заявление вашего соотечественника, некоего Чепляка, о том, что он опознал человека, который подсунул ему фальшивые русские банкноты, назвавшись вашим именем. Недавно он увидел его на улице, выследил, узнал его имя и кинулся к нам. Но тот что-то почуял и бесследно скрылся. Это и был ваш Каетан Залеский.
Обычная сдержанность изменила Домбровскому. Он вскочил.
— Так это ему я обязан тюрьмой!
— Да, это он укатал вас.
Домбровский погрузился в тяжелую задумчивость. «Только ли это? А совет Залеского выбираться из Парижа через Венсенский лес — не был ли он заранее подстроенной ловушкой? Может быть, гибель Арнгольдта и Сливицкого тоже на совести этого негодяя… А как он оклеветал меня в глазах Потебни, когда я вернулся с Кавказа!»
Риго не прерывал его задумчивости. Сочувственно смотрел на Домбровского. Проницательный человек, он понял его переживания.
Когда Домбровский поднял голову, Риго сказал:
— Бывает, что какой-нибудь поступок вдруг бросает обратный ослепительный свет на длинную цепь предыдущих событий. И еще: каждый провокатор сам себе роет яму, в которую он неизбежно сваливается. Ничего, теперь он от нас не ускользнет. Давайте подумаем, как нам разумнее всего поступить, чтобы не только поймать шпиона, но и извлечь из этого пользу для революции.
Он снял пенсне и задумчиво помахал им в воздухе:
— Эх, Домбровский, а ведь вы упустили одну возможность.
— Какую, Риго?
— Надо было потребовать свидания с Тьером! Слушайте! Может быть, еще не поздно!
В возбуждении Риго вскочил из-за стола.
— Найдите сейчас же этого Залеского и скажите, что вы хотите поговорить непосредственно с Тьером, пусть он вам устроит тайную встречу…
— Нет, Рауль, не увлекайтесь. Этим я только спугну его.
— Что ж, может быть, вы правы. Ограничимся этими двумя подлецами. Как второго-то? Пшибыльский? Я не сомневаюсь, что в обмен на полученные сведения Залеский передавал ему данные о наших войсках. Надо что-то менять в их расположении.
— Обязательно. От вас я иду к Клюзере.
Риго засмеялся:
— Вы найдете его в постели. Он заваливается спать в девять часов. Поспать — это у него получается отлично. Лучше, чем что-нибудь другое.
Прощаясь, Домбровский спросил:
— Что вы сделаете с Залеским?
— Шпионов мы вешаем. Притом — публично. Вы поморщились. Вам это не нравится?
— Вы забыли, что вы сами выступали против смертной казни?
— Исключая преступления против революции. Да еще в военное время.
— В публичной казни есть что-то безнравственное. Она развращает нравы.
— А война нравственна? А вот же мы воюем.
Глава 37
Начальство на фронте
Домбровский считал, что острый на язык Риго попросту пошутил, сказав, что Клюзере любит поспать. Но когда он пришел к нему, дежурный адъютант строго сказал:
— Вы поздно приходите, генерал. Гражданин военный делегат уже спит.
— Но ведь только девять часов, — удивился Домбровский.
Адъютант, пожилой человек, видимо из кадровых офицеров, ничего не ответил и отвернулся с презрительным видом. Кровь бросилась Домбровскому в голову.
— Если вы сейчас же его не разбудите… — сказал он с холодным бешенством сквозь сжатые зубы.
В голосе и в лице Домбровского мелькнуло нечто такое, что заставило адъютанта мгновенно ринуться во внутренние покои. И через несколько минут оттуда вышел Клюзере, растирая рукой заспанное лицо.
— Салют и братство! — сказал он хрипло. — Что случилось, генерал Домбровский?
— Гражданин военный делегат, мне нужны подкрепления.
Клюзере нахмурился.
— Судя по вашим последним донесениям, я не вижу в этом надобности. Член Коммуны Верморель, посетивший линию фронта, доложил мне, что все спокойно.