Сераковский вмешался пылко:
— Не говорите так, Николай Гаврилович! До революции несколько шагов!
Ольга Сократовна прикрыла лицо руками.
— Революция в России… — сказала она тихо. — Помните, у Пушкина: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»…
Чернышевский сказал твердо:
— Меня не испугают ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня. Народную революцию возглавят сознательные политические борцы. Наша задача воспитать их.
Говоря это, он обвел окружающих широким жестом, как если бы перед ним была большая аудитория. И тут же рассмеялся и сказал:
— Мы, кажется, проповедуем перед шубами, господа. Идемте в комнату.
Домбровский сказал несколько дрогнувшим от робости голосом:
— Вы, конечно, полагаете, Николай Гаврилович, будущей формой правления республику?
Чернышевский остановился.
— Разумеется, — сказал он. — Однако имейте в виду, что народ не станет защищать форму ради формы. Народ должен получать от данной политической формы существенные выгоды.
Он положил руку на плечо Домбровского и добавил:
— Для вас, поляков, главная задача сейчас — объединение. Один в поле не рать…
Часть V
НАКОНЕЦ ПОЛЬША!
Гений всегда живет в среде народа, как искра в кремне, — необходимо лишь стечение обстоятельств, чтобы эта искра вспыхнула.
Глава 14
План Домбровского
Выпуск из Академии генерального штаба состоялся в декабре, почти в самый канун нового, 1862 года. Перед церемонией выпуска наиболее отличившиеся в овладении науками офицеры получили производство в следующий чин. Среди них был Ярослав Домбровский, первый ученик курса, «гордость академии», как называл его генерал. Домбровский был произведен в штабс-капитаны. Молодого блестящего генштабиста хотели вернуть на Кавказ, суля ему быструю карьеру. Ярослав с трудом отпросился. Кроме того, был сильный нажим из Варшавы. Маркиз Велёпольский представил дело так, что русификация Царства Польского пойдет несравненно успешнее, если молодые генштабисты польского происхождения будут назначены в части русской армии, расквартированные в польских краях. Их рассматривали как проводников русского влияния, как опору царского самодержавия.
Лучшего воспитанника академии штабс-капитана Домбровского назначили в самую Варшаву, в 4-ю (впоследствии 6-ю) пехотную дивизию на должность квартирмейстера. Назначение это считалось временным. Одновременно Домбровский был зачислен в чины генерального штаба. Как объяснили ему в военно-сухопутном ведомстве, ему надлежит изучить возможный театр военных действий на западе. Было и другое предложение: остаться при академии в качестве одного из ее преподавателей по кафедре высшей тактики. Ярославу удалось и от этого уклониться. Боясь возможных перемен в назначении, он отказался от положенного ему отпуска. Немедленно после торжественной церемонии выпуска (на которой присутствовал почетный член академии эрцгерцог Карл Австрийский) штабс-капитан Домбровский отбыл на курьерских к месту своего назначения, в город Варшаву.
Варшава бурлила. Неспокойствие чувствовалось повсюду: и среди студентов, и в солдатских казармах, и в самой резиденции наместника — в королевском замке. Начать с того, что на посту этом один за другим беспрерывно сменялись царские генералы. Это была поистине пляска наместников. Дважды, но всего по одному месяцу, правил польскими землями Сухозанет, после него и до него — граф Ламберт, но тоже очень коротко, не долее двух месяцев. С осени шестьдесят первого года в замке засел генерал Лидерс. Тотчас террористические организации польских патриотов начали готовить на него покушение.
Большую роль играл вопрос о раскрепощении крестьян, об отмене барщины. Крестьяне требовали землю, и каждое политическое движение, выступавшее под этим лозунгом, могло рассчитывать на поддержку широких народных масс. То и дело на улицы выходили манифестации варшавских ремесленников и рабочих, распевавших патриотические песни.
Песнями дело не ограничивалось. В апреле шестьдесят первого года варшавские улицы обагрились кровью. Народная манифестация столкнулась с армией. Это вызвало бурю во всем крае. Варшава объявила траур. Города потребовали независимости, крестьяне — землю.
Царское правительство то обрушивало на народ репрессии, то шло на уступки. То оно прибегало к арестам, то сулило городам самоуправление, реформу школы, допущение польского языка в государственных учреждениях. Тогда-то и выплыл на политическую арену польский магнат маркиз Велёпольский, который выдвинул программу примирения Польши с царизмом на почве взаимных уступок. Он был назначен начальником гражданского управления Царства Польского. Он объявил, что царь обещал полякам автономию.
Однако этот сговор царизма с имущими классами Польши (их возглавляли так называемые «белые») запоздал. Революционный лагерь (руководимый «красными») успел сплотиться. Он выделил из своей среды подпольный Центральный национальный комитет, объявивший себя высшей властью. Комитет этот был разветвленной организацией. Он имел свою печать, подпольную, но широко расходившуюся. Он собирал налоги на подготовку восстания. Представители комитета имелись в каждом повяте и гмине. Он склонил на свою сторону крестьян, обещав им землю.
Перед лицом этой мощной организации «белые» не решились пойти на соглашение с царским правительством. Они избрали другой путь: ввели в комитет своих представителей из числа правых «красных», близких им по взглядам. С этого времени в комитете начались беспрерывные споры о целесообразности восстания. «Белые» были против него. Главным их аргументом было то, что отсутствовал военный план восстания. Действительно, его не было.
Такая обстановка создалась в Варшаве вскоре после приезда туда Ярослава Домбровского, в начале февраля шестьдесят второго года.
Ярослав поселился в Саксонской гостинице. Там же жил его друг и единомышленник Игнатий Хмеленский. Впоследствии Домбровский переехал в район Налевки на частную квартиру.
Непосредственным начальником Домбровского был комендант Варшавы генерал-адъютант князь Бебутов. Обстоятельство это немало веселило Хмеленского. Он говорил, посмеиваясь:
— У тебя, Ярек, есть преимущество перед Бебутовым. Ты-то знаешь, что он начальник Варшавы, а он про тебя этого не знает…
Дело в том, что по подпольной линии Домбровский был назначен начальником Варшавы.
Было в то время несколько человек в революционном движении Польши, которых сблизило не только единство взглядов, но и душевная общность. Таковы Домбровский, Падлевский, Потебня, Шварце. Таков был и Игнатий Хмеленский. Бескомпромиссность, непримиримость к «белым» (правой группировке подпольщиков), энергия и пылкость поставили его на крайний левый фланг польского восстания. Страстный агитатор среди крестьян, неутомимый организатор повстанческих «десятков» и «сотен» в городских низах, Хмеленский был убежденным сторонником индивидуального террора, что он и доказал вскоре на деле, приняв участие в покушениях на великого князя Константина и маркиза Велёпольского. Неудачи в подготовке восстания не разочаровывали Хмеленского, но омрачали его дух. Это не ускользнуло от внимания Герцена, который высоко ценил его и отозвался о нем в своей переписке:
«…Я на днях получил самое дружеское письмо от Игнатия Хмеленского… Письмо его печально, но дышит силой…»
С первых же дней приезда в Варшаву жизнь Домбровского раскололась надвое. Он — примерный офицер, дивизионный квартирмейстер, образцово выполняющий свои служебные обязанности. И он же — под кличкой Локеток — один из самых активных деятелей Центрального национального комитета. Ибо уже через неделю после своего появления в Варшаве Домбровский был кооптирован в члены комитета. На первом заседании комитета он ринулся в бой с представителями «белых».
— Единственным средством освобождения, — заявил он, — отвечающим достоинству народа и дающим гарантию свободы и независимости, я считаю вооруженное народное восстание!