— Что-нибудь важное? — спросила Берил.
— Берил, не стройте из себя мелкого чиновника. Где Джудит?
— Она внизу, совещается с медиками. Не хочу показаться чересчур официальной, Джозеф, но она очень занята.
— Да, конечно, а советские очень заняты тем, что они советские, и, думаю, из-за этого могут возникнуть проблемы. — Ученый вытер глаза и подслеповато моргнул.
— Я позвоню ей. Она встретится с вами внизу у столика секретаря.
Римская что-то проворчал и тяжело спустился вниз.
Хоффман вышла из помещения, где проходило совещание, и, взяв у Римская электронный блокнот, быстро прочитала его. Она тоже выглядела усталой, хотя и не до такой степени. Глаза ее покраснели, а щеки припухли от недосыпания.
— Кто такой этот Белозерский… Его должность, звание?
— Замполит — политический офицер, — сообщил Джозеф. Руки его дрожали. — Майор. Я разговаривал с ним пару раз.
— Что вы о нем думаете?
Римская угрюмо покачал головой.
— Твердолобый, невежественный, лишенный воображения. Меня больше беспокоят двое других — Языков и Велигорский. Они умнее и потому более опасны. Если они утверждают, что отстранили Мирского и мы должны иметь дело непосредственно с ними, то, вероятно, это действительно так.
— Тогда организуйте встречу. Мы не можем прекратить переговоры из-за их внутренних ссор. И выясните у… как его?.. Зиновьева или Притыкина. Выясните, что происходит и в какой мере это касается русского гражданского персонала.
— Их нигде нет. Возможно, они арестованы или убиты.
— Думаете, все зашло далеко? — поинтересовалась Хоффман.
— Они действуют очень по-русски. — Ученый развел руками.
— Я буду занята примерно еще час. Предложите им встретиться с нами через полтора часа.
— Лучше пусть они сами назначат время, а потом немного подождут, — предложил Римская.
— Это ваше дело.
Джудит смотрела, как высокий мрачный математик выходит за дверь, а затем уставилась на голую стену над столом Энн. Секретарша ушла на ленч в кафетерий.
— Только тридцать секунд, — прошептала Хоффман, сосредотачиваясь.
Она стояла в одиночестве, размеренно дыша, слегка постукивая пальцем по краю стола, отсчитывая время по неким внутренним часам. Когда прошло полминуты, она крепко зажмурилась, затем широко открыла глаза, глубоко вздохнула и повернулась к двери конференц-зала.
Глава 40
Трубоход медленно скользнул за вторую стену. С другой стороны, начинаясь, примерно, в километре от стены, параллельно ей, на голой, бронзового цвета, поверхности располагались ряды темных структур. Каждая крепилась на квадратном основании со стороной, примерно, в двести метров, поднимаясь ступенями вверх, причем каждый уровень слегка изгибался, образуя круглую пирамиду.
— Смотрите. — Хайнеман махнул рукой вперед. Поверхность была покрыта движущимися огнями, перемещавшимися вдоль трасс, расположенных на множестве уровней, словно сверхплотная сеть автострад. — Мы не одни.
— Как далеко мы забрались? — спросила Кэрролсон.
— Семьсот семьдесят тысяч километров, плюс-минус два, — сказал Хайнеман. — Гарри, можешь немного посидеть за пультом? Мне нужно кое-что проверить.
— Мы будем продолжать двигаться вперед со скоростью девяносто или сто километров в час? — спросил Лэньер.
— Примерно так. Мне как-то немного не по себе при мысли о встрече с местными жителями, кто бы они ни были.
Хайнеман покачал головой, выбираясь из кресла. Они снова прибывали в невесомости, двигаясь с постоянной скоростью.
— Что должно нас беспокоить — я имею в виду, кроме очевидных причин? — спросила Фарли.
— Может вполне хватить и очевидных причин, но, честно говоря, меня беспокоит наше движение вдоль сингулярности. Я вдруг сообразил, что кто бы ни был там внизу, им могут не понравиться путешествующие таким образом. Может быть, у них есть свои такие же средства передвижения. Может быть, что-то еще. Так или иначе, если мы будем двигаться со скоростью восемь или девять километров в секунду и с чем-нибудь столкнемся, могут быть неприятности. Этого достаточно, чтобы обвинить нас в нарушении правил движения, верно?
— Я об этом как-то не думал, — улыбнулся Лэньер, устраиваясь в пилотском кресле.
— Да, теперь, когда у тебя в голове несколько прояснилось… — Хайнеман строго посмотрел на него, а потом хлопнул по плечу. — Девушки, давайте посмотрим, что все это значит.
Они заменили часть приборов в гнездах, расположенных вдоль всего самолета, и установили дополнительные датчики в до сих пор не занятых гнездах. Лэньер смотрел на поверхность коридора, захваченный движущимися огнями. Даже в бинокль он не мог различить какие-либо детали, кроме ярких пятен, контрастирующих с черными трассами.
Что-то большое и серое закрыло обзор, и он убрал бинокль. Диск диаметром по крайней мере в полкилометра медленно плыл на юг. Другой диск двигался тем же курсом в двадцати или тридцати градусах к западнее.
— Абсолютно никаких разборчивых радиосигналов, — сообщил Хайнеман. — Микроволновые помехи, немного рентгеновского и гамма-излучения и все. Радар показывает нечто материальное, примерно, в четверти миллиона километров впереди. Это поверхность площадью, по крайней мере, в пятнадцать квадратных километров, расположенная прямо по оси. У нее сплошной центр.
— Я вижу, — сказал Лэньер, глядя на экран. — Какие-то объекты движутся вокруг нее и по коридору.
— Не спрашивайте меня, что это такое, — сказал Хайнеман, глядя через лобовое стекло на серые диски. Он озадаченно прищурился. — И не спрашивайте меня, как долго мы сможем оставаться незамеченными.
— По крайней мере, мы маленькие. Может быть, они нас не заметят, — предположила Фарли.
— Эта большая штука впереди, чем бы она ни была, нас заметит. Десять к одному, что она тоже двигается вдоль сингулярности.
В пятистах километрах за перегородкой над паутиной трасс вырастали четыре изогнутых кирпично-красных пирамиды. Исходя из их расположения — как бы в углах квадрата, — Лэньер предположил, что они установлены над колодцами. С этого расстояния они казались размером с почтовую марку — это означало, что их реальные размеры составляют около двух километров в длину и ширину и километр в высоту. От каждого сооружения тянулись прямо на север трассы километровой ширины — настолько, насколько хватало взгляда.
— Кажется, все это становится выше нашего понимания, — пробормотал Лэньер.
Фарли положила руку ему на плечо и опустилась в кресло второго пилота.
— Уже несколько лет происходит нечто выше нашего понимания, разве не так?
— Я всегда предполагал, что коридор пуст — не знаю, почему. Возможно, не мог представить себе ничего иного.
Хайнеман проплыл между ними и схватился за скобу на приборной панели, чтобы удержаться на месте пока он составлял программу дальнейшего полета.
— Мы собираемся разогнаться до десяти тысяч километров в час, подойти как можно ближе к объекту на сингулярности — замедляясь по мере приближения, чтобы они не подумали, что мы намереваемся их протаранить, — потом развернемся и на полной скорости домой. Конечно, если ты это одобряешь. — Он вопросительно поднял бровь, глядя на Гарри.
Лэньер попытался оценить возможный риск и понял, что понятия не имеет, в чем он может заключаться.
— Если мы развернемся сейчас, то что расскажем дома? — настаивал Хайнеман. — Здесь — нечто очень важное. Но мы понятия не имеем, что это такое или что это означает для нас.
— Ты говоришь об очевидных вещах, Ларри, — сказал Лэньер. — А теперь скажи мне, останемся мы в живых или нет.
— Не знаю. Но своей жизнью распоряжаюсь я сам. Как насчет остальных?
Кэрролсон рассмеялась.
— Вы сумасшедший, — заявила она. — Сумасшедший пилот-инженер.
Хайнеман качнул головой и гордо оттопырил большими пальцами нагрудные карманы комбинезона.
— Гарри?
— Мы должны все выяснить, — заметил тот. — Значит, поехали.
Хайнеман начал вводить данные в компьютер, и трубоход устремился вдоль сингулярности.