Ольми молча слушал Корженовского и Патрицию. «Он гордится собой», — подумал Лэньер.
— В течение нескольких световых лет, пока Путь не удлинится и ударная волна не рассеется, все пространство впереди Аксиса станет стерильным. В этих сегментах не будет ничего, кроме города. Все существовавшее там будет уничтожено, все ворота — закрыты. — Она показала на кристаллические структуры. — Очевидно, Путь дошел до этой точки, и релятивистские объекты вдоль него никак ему не мешают.
Лэньер пытался понять, как мог поток исчезнуть еще до создания объекта, который должен был вызвать его «испарение». Он быстро запутался в противоречиях, но они, казалось, не беспокоили ни Корженовского, ни Смотрителей Ворот.
— Вы можете быстро подготовить документацию?
— С помощью сера Корженовского, — согласилась она.
— Тогда мы узнаем большую часть того, что требуется, — сказал Рю Ойю. — Мы сможем представить наш отчет президенту. Его фракция может делать с этим все, что пожелает. — Он улыбнулся. — То, что, видимо, им придется сделать.
Перед монитором охраны появились ярко-красные пиктограммы, сигнализируя об экстренном сообщении. Ольми пошел принять его. Он вернулся с торжествующим выражением лица. Это было парадоксально, учитывая то, что он сказал затем.
— Джарты открыли ворота у отметки один экс девять и отрезали последний пост охраны. Нам навстречу двигается на максимальной скорости масса плазмы — она, примерно, в семи часах отсюда. Нужно уходить.
Прешиент Ойю посмотрела на отца.
— Гешели не позволят джартам оттеснить их, — сказала она.
— Значит, у президента теперь нет выбора, верно? — заметил Рю Ойю. — Путь сам пишет свою судьбу, так же как и джарты. Он должен взять себе свои сектора, а мы должны взять свои, и следовать каждый своим путем.
Глава 63
Мирскому и трем другим «дезертирам» предоставили небольшие сферические жилища в Лесу Центрального Города. К ним были приставлены три гешеля-неоморфа — две женщины и один неопределенного пола, — чтобы помогать им и руководить их краткосрочным обучением.
Мирский сидел в своей сфере, настроенной на различные каналы пиктографической информации — часть ее переводили дубли-педагоги их кураторов. Он и Родженский согласились на временные импланты, чтобы ускорить обучение. Они смотрели, слушали и мало говорили. Родженский постоянно находился рядом, в то время как Римская — американец с женской фамилией — держался поодаль. Других он почти не замечал. Они были слишком мелкими частями громадной головоломки.
Кураторы пришли к ним в воплощенном виде, чтобы не вызывать тревоги, и дали короткие, крайне насыщенные уроки, во время которых гости поглощали столько информации, сколько были в состоянии воспринять.
В воздухе висело ощущение напряженности; за исключением кураторов, гешели почти не обращали на них внимания. Лес опустел, большая часть его обитателей находилась на новых рабочих местах, готовя сектора к тому, что должно было произойти.
Сообщения дальних постов охраны достигли разделенного Аксиса. Джарты открыли ворота и позволили плазме из глубин звезды вторгнуться в пределы Пути.
Для того, чтобы разрушение достигло конца Пути, требовалось около семидесяти часов, но обитатели гешельских секторов Аксиса должны были принять решение быстро. Если они хотели остаться на Пути и не отдать его джартам, они должны были разогнать свои сектора до скорости, по крайней мере, в одну треть световой, прежде чем их встретит фронт плазмы.
После попадания звездного вещества внутрь Пути температура плазмы должна была опуститься существенно ниже уровня плавления, но все еще оставалась бы в пределах девятисот тысяч градусов. Однако проход гешельских секторов должен был это изменить.
Когда они столкнутся с фронтом, пространственно-временная ударная волна должна размазать сверхгорячую плазму в тонкую пленку. Пленка, температура которой намного выше температуры плавления, должна была затем заполнить Путь еще более мощной плазмой. В результате Путь превратился бы в туннелеобразную новую звезду.
Мирский, пытавшийся следить за публичными дискуссиями, считал эти планы безумным бредом. Погибнет он или нет, не столь важно; он находился в центре грандиозного плана, намного более грандиозного, чем он мог когда-либо представить.
Политики-гешели, которым сепаратисты предоставили свободу, строили сумасшедшие планы. Достаточной защиты спереди и сзади, чтобы предохранить сектора от потока жесткого излучения, не было; это могло бы перегрузить четыре главных генератора потока, которые им оставили, а они и так были достаточно нагружены из-за контакта с потоком на высоких скоростях. Можно ли было создать эту защиту?
Да, решили физики, но лишь в некоторой степени.
Требовалась также защита канала, через который проходил поток. Сам поток должен был излучать очень высокий уровень смертельной радиации. Можно ли обеспечить всю необходимую защиту?
Да, но с еще большими оговорками.
Несмотря на все сомнения, между жителями сектора наблюдалось удивительное согласие. Они не хотели возвращаться на Землю, они смотрели в будущее, а не в прошлое. И, в течение веков сражаясь с джартами, они отнюдь не собирались отдавать им Путь сейчас.
Римская, бродивший по Лесу, избегал всех этих подробностей. Он исступленно молился, не обращая внимания на тех, кто его видел, и на их реакцию. Основное, что его беспокоило — услышит ли Бог молитвы, произносимые вне нормального пространства-времени? Наступит ли момент, когда он полностью будет отрезан от Бога?
Приставленная к нему женщина-гомоморф по его просьбе держалась в отдалении, понимая, что она мало что может сделать для его успокоения.
Для нее его вопросы относились к мертвым знаниям, будучи столь же бессмысленными, как вопрос о том, сколько ангелов может поместиться на кончике иглы.
Ожидая, когда до них дойдут новости об окончательном решении, Мирский и Родженский плавали в нескольких метрах друг от друга среди зелени. Переплетение светящихся змей освещало обширную трехмерную поляну вокруг их жилищ, отбрасывая на них тень листьев.
Мирский внимательно разглядывал молодого ефрейтора, отмечая румянец на его щеках, восхищенную улыбку, радостный взгляд. «Будущее для него как наркотик», — подумал Мирский. Было ли оно таким же и для него самого?
— Я так мало понимаю, — признался Родженский, подтягиваясь по ветке ближе к Мирскому. — Но я чувствую, что смогу понять — и они так хотят нам помочь! Мы им кажемся странными — вам не кажется? Но они рады нам!
— Мы для них нечто новое, — согласился Мирский. Он не хотел делиться с ефрейтором своими опасениями. Его сердце каждый раз начинало биться быстрее, когда он думал о том, что им предстояло.
К ним подплыла женщина-гомоморф, прикрепленная к мрачному американцу.
— Меня беспокоит ваш друг, — сказала она. — Мы думаем о том, как вернуть его к вашим людям… Он не согласится, но я полагаю, что он принял неверное решение.
— Дайте ему время, — посоветовал Мирский. — Мы все слишком многое оставили позади и все будем очень тосковать по дому. Я поговорю с ним.
— Я тоже, — с энтузиазмом подхватил Родженский.
— Нет, — сказал Мирский, подняв руку. — Только я. Мы беседовали, когда я вел переговоры с американцами, и мы оба согласились на это добровольно.
Родженский смущенно согласился, коротко кивнув.
Мирский постучал по жемчужного цвета полупрозрачной сфере. Изнутри послышался голос Римская, сказавший по-английски:
— Да? Что?
— Это Павел Мирский.
— Больше никаких разговоров, прошу вас.
— У нас мало времени. Или вы сейчас же возвращаетесь обратно, или подчиняетесь нашему решению.
— Оставьте меня в покое.
— Я могу войти?
Дверь сферы раздвинулась, и Мирский вошел внутрь.
— Они скоро уходят, — начал он. — После старта выбора уже не будет — вы останетесь здесь навсегда.
Римская выглядел ужасно — бледный, с торчащими во все стороны рыжими волосами, с четырехдневной щетиной на лице.
— Я остаюсь, — сказал он. — Я уже решил.