— ЭРВ-74 расшифровывается как экспериментальный риновирус, мутация 74. Оскар проводит кое-какие исследования по заказу правительства. В том числе изучает и этот вирус. Расскажи нам, Оскар, что в нем особенного.
— Ампула у тебя?
— Уже нет.
— Идиот! Этот вирус смертельно опасен! Я хотел уничтожить его, но ампула исчезла. Он же никому не нужен.
— Как он действует, Оскар?
— У него слишком долгий инкубационный период — триста тридцать дней. Для военных целей он не годится. По истечении этого срока для зараженных смерть наступает в девяносто восьми случаях из ста. Он передается как контактным, так и воздушно-капельным путем. — Оскар поднялся. — Я должен доложить об этом, Марти.
— Сядь. — Марти вытащил из кармана разбитую ампулу с маленькой наклейкой. Протянул ее Оскару. Тот побледнел как полотно. — Вот мое доказательство. Тебе уже не удастся остановить эксперимент.
— Это она? — спросил Паркс.
— Ампула — да, — ответил Оскар.
— Так что же ты сделал? — спросил я Мартина.
Остальные радикалы словно впали в ступор.
— Я изготовил устройство, регистрирующее квантовые события, в нашем случае распад крупицы радиоактивного америция. На короткий период времени я установил прибор, по принципу действия аналогичный счетчику Гейгера, так, чтобы он мог зафиксировать факт распада ядра. В тот момент вероятность распада составляла пятьдесят процентов. Если ядро распадалось, счетчик Гейгера срабатывал. А срабатывание счетчика приводило к вскрытию ампулы, после чего вирус попадал в герметически закрытое помещение. Я вошел туда сразу же, а точно через час пригласил туда вас пятерых. После этого уничтожил прибор и простерилизовал все помещение, в том числе и ампулу. Если вирус не попал в помещение, он уничтожен вместе с экспериментальной установкой. Если попал — мы все заражены.
— Так он попал? — спросил Фош.
— Я не знаю. Определить невозможно… пока.
— Оскар, — подал голос я, — Марти проделал все это месяц тому назад. Мы все люди достаточно известные, читаем лекции, участвуем в совещаниях, много путешествуем. Скольких людей мы могли инфицировать… потенциально?
— Вирус очень заразный, — ответил Оскар. — Обычный контакт гарантирует передачу вируса от одного… субъекта другому.
Фош достал калькулятор.
— Если мы каждый день заражали по пять человек, а они, соответственно, заражали еще по пять… О Господи! Вполне возможно, что на Земле уже заражены все!
— Почему ты это сделал, Марти? — спросил Фредерик.
— Если человечество, объясняя сущность Вселенной, не может предложить ничего другого, кроме этой, выводящей из себя теории, у нас не может быть иного желания, кроме желания жить или умереть, согласно ее постулатам.
— Я тебя не понимаю, — покачал головой Фредерик.
— Все ты прекрасно понимаешь. Оскар, можно ли обнаружить заражение вирусом?
— Нет. Марти, этот вирус оказался никому не нужен, так что я собирался все уничтожить, даже записи.
— А вот я нашел ему применение. Впрочем, сейчас это и не важно. Я хочу сказать следующее, Фредерик, согласно теории, сейчас ничего не может быть определено. Ядро могло распасться или не распасться, но определить это невозможно. Наши шансы, возможно, даже чуть лучше, чем пятьдесят на пятьдесят, если мы верим в теорию.
Паркс поднялся, выглянул в окно.
— Тебе следовало более тщательно обдумать эту проблему, Марти. Основательнее изучить все аспекты.
— Почему?
— Потому что вот я — ипохондрик, черт бы тебя побрал. И мне очень трудно понять, болен я или нет.
— При чем тут твои болезни? — спросил Оскар.
Фредерик наклонился вперед:
— Марти говорит вот о чем. Поскольку квантовое событие еще не определено, его исход в немалой степени зависит от нашего здоровья или нездоровья триста дней спустя.
Я ухватил его мысль:
— Поскольку Паркс — ипохондрик, он поверит, что болен, и тем самым зафиксирует событие. Как бы подтвердит, что распад ядра произошел, и… У меня разболелась голова.
— Даже после того, как крупица америция и все записи уничтожены?
— Если он действительно поверит, что болен, — уточнил Марти. — Или кто-то из нас поверит. Или мы и вправду заболеем, хотя в данном случае разницы я, честно говоря, не вижу.
— То есть ты поставил на грань смерти все человечество… — Внезапно Фош рассмеялся: — Дьявольская шутка, Марти. Будем считать, что она тебе удалась.
— Он не шутит. — Оскар поднял разбитую ампулу. — Надпись моя.
— Образцовый эксперимент, не так ли? — усмехнулся Марти. — Подумать только, сколько нового мы узнаем! Корректна ли наша квантовая теория, так ли важна роль сознания в определении основополагающих законов существования Вселенной. Что же касается Паркса…
— Заткнись! — взревел Оскар.
И нам пришлось удерживать биолога, который уже бросился на Марти. Тот удалился с улыбкой на устах.
17 мая 1981 г.
Сегодня мы собрались вновь, все, кроме Марти. Фредерик и Паркс ознакомили нас с имеющимися материалами, подтверждающими квантовую теорию, то есть эксперимент Марта. Доказательства производили впечатление, но меня не убедили. Однако совещание затянулось надолго, и теперь мы знаем о странном мире квантовой физики куда больше, чем хотели бы.
Фош и Оскар, в последние дни он очень подавлен, полностью убеждены, что атомное ядро Мартина находится, или находилось, в неопределенном состоянии, а цепь событий, ведущая к потенциальному распространению риновируса, еще не зафиксирована. То есть вопрос жизни и смерти рода человеческого остается открытым.
Паркс же нисколько не сомневается, что по прошествии инкубационного периода проявятся все симптомы заболевания и он умрет. Мы не можем разубедить его.
В одном мы здорово сглупили. Заставили Оскара подробно рассказать о симптомах болезни, особенно на ее ранней стадии. Теперь-то ясно, что Оскару следовало придержать эту информацию, хотя бы с тем, чтобы она не дошла до Паркса. С другой стороны, Фредерик указал нам на следующее: Оскару-то симптомы известны, если он почувствует, что болен, этого может оказаться достаточно для фиксации события. Фредерик в этом уверен. Но так ли это? Вдруг убежденности одного из нас недостаточно? А скольких достаточно? Или хватит одного Марта? А может, необходим консенсус? Большинство в две трети?
Чудовищно нелепая ситуация. Я никогда не доверял физикам, и теперь я знаю почему.
А тут еще Фредерик с его ужасным предложением.
23 мая 1981 г.
На сегодняшней встрече Фредерик повторил свое предложение.
Остальные отнеслись к нему серьезно. Увидев такой настрой, я попытался возражать, но без всякого успеха. Я-то абсолютно убежден, что мы сделать ничего не можем. Если ядро распалось, мы все обречены. Через триста дней появятся первые симптомы болезни: ломота в спине, головная боль, обильное потовыделение, резь в глазах. Если не появятся, стало быть, пронесло. Даже Фредерик понимает абсурдность своего предложения, но добавляет: „Эти симптомы практически неотличимы от гриппа. И если один из нас уверует в то…“
Уверует в болезнь, тем самым зафиксирует распространение вируса. Событие, случившееся триста дней тому назад.
Его предложение, у меня даже рука не поднимается записать его, состоит в следующем: мы должны покончить жизнь самоубийством. Все шестеро. Поскольку только мы знаем об эксперименте, мы единственные, кто может зафиксировать событие, закрепить существующее положение вещей. Паркс, говорит он, особенно опасен, но и все мы потенциальные ипохондрики. Напряжение десяти месяцев, по прошествии которых могут проявиться симптомы болезни, сломает нас.
30 мая 1981 г.
Я отказался. Все очень тихие, сторонятся друг друга. Но я подозреваю, что Фредерик и Паркс что-то замышляют. Оскар вообще превратился в тень. Его, похоже, и раньше посещали мысли о суициде, но он слишком труслив, чтобы решиться на такое в одиночку. Фош… я не могу с ним связаться.
О Господи! Позвонил Фредерик. Сказал, что у меня нет выбора. Они убили Марти и уничтожили лабораторный корпус, чтобы стереть все следы эксперимента. Теперь они идут ко мне. У меня лишь несколько минут, чтобы бросить дневник в университетский почтовый ящик. Бежать? Не успею. Они слишком близко».