— Я пришла к тебе, — тихо, одними губами, но вполне отчетливо сказала Люся.
Это окончательно встряхнуло и отрезвило меня. Но прежде чем я успел что-либо сказать, она была уже в коридоре, и я обнимал ее, мокрую, дрожащую, не то от холода, не то от волнения, и целовал ее прохладное лицо, ее пахнущие влагой волосы, ее податливые губы, и сам вздрагивал и замирал от восторга, от неожиданного ее прихода, от негаданной близости ее.
Я словно ошалел от счастья, потому что, если бы этого не было, я бы догадался тотчас ввести Люсю в комнату, чтобы снять намокшие пальто и платок.
Вскоре, однако, все это было развешено на стульях, а Люся, поджав ноги, сидела на диване.
— Ты удивлен, что я пришла? — спрашивала она, встряхивая головой, чтобы волосы скорей просыхали.
— Я рад, что ты пришла. Но я бы никогда не поверил, что такое возможно.
— Странно, — улыбнулась Люся, — по-моему, ты должен привыкнуть к моему безрассудству.
— Да, я уже почти привык. Но все-таки, как тебе удалось?
— Это неважно. Я ужасно хотела прийти.
— Ты не могла придумать ничего лучше. Я целый день не нахожу себе места. Думал, никогда тебя не дождусь. Катюша права, сказав, что я тебя плохо знаю.
— Катюша прелесть. Как она? Мы с ней целую вечность не виделись.
— Были на выставке. Жалели, что тебя нет. Говорили о тебе.
— Сплетничали? — Улыбнулась. — Катюша на это не способна, не то, что некоторые девчонки.
— Ты так думаешь?
— Что, разве не так?
— Так, так. Сказала, что ты особенная, что тебя понимать надо. Вот только зря в другую школу перешла, она бы этого не сделала.
Люся помрачнела и не без сожаления проронила:
— Вот еще, странная у нас привычка решать за других.
И сразу переменила тему, как бы не было этой мгновенной досады.
— Что интересного на выставке?
— Славик наш на видном месте красуется.
— Да ну?
— Ты это должна увидеть. Я еще раз с тобой схожу, когда сможешь.
— Тебе-то зачем?
— А я с тобой хочу, — упрямо сказал я. — Думаешь, только ты имеешь право быть безрассудной.
— Интересно. Это что-то новое. Посмотрим, как у тебя получается.
Люся соскочила с дивана на пол, подошла на цыпочках ко мне вплотную, обвила мою шею рукой, притянула к себе.
— Скажи, ты меня любишь?
Ее вопрос не был чем-то неуместным или неожиданным. Он вполне соответствовал нашему состоянию и обстановке, в которой мы находились, но все равно застал меня врасплох. В своей решительности и прямоте вопрос был похож на ее приход. Нет, пожалуй, в решимости совершать непредсказуемое, что мы неточно окрестили безрассудством, мне за ней не угнаться, мелькнуло у меня.
Любовь, о которой меня спросила Люся, что это? Я, право, не знаю что… Я никому про это не говорил, и никто меня не спрашивал. Люся первая.
— Я целый день думал о тебе, ожидал тебя. Катюша с Валькой пошли в кино, а я домой, думал ты позвонишь. Потом, когда ты не позвонила, я долго смотрел в окно, хотел тебя разглядеть и не мог.
То, что я говорил, было ответом на Люсин вопрос, все правда, никакой фальши, скорей всего, это и было любовью, но почему-то самого слова я все еще не решался произнести.
— А я знала, что смотришь в окно, — загадочно сказала Люся. — Я тоже смотрела в окно, было темно, и я подумала, что вот ты сейчас у окна.
— Фантастика.
— Может быть. Только я оделась и пошла к тебе.
— Если бы я мог прийти к тебе, я бы давно это сделал. А так мне остается только ждать.
— Поэтому видимся все реже, — упрекнула девушка.
— До того, как ты перешла в другую школу, мы могли встречаться чаще.
— Не надо об этом. Ты лучше про себя расскажи. Отец не женился?
— Отец в командировке. А Вероника меня кормит вкусными обедами, я там иногда бываю.
— Вот видишь, я же говорила, женщина в доме — большое дело. Может, я тебе могу чем помочь? Простирнуть что или заштопать, я ужасно люблю штопать.
— Довольно, что ты хозяйничаешь у себя дома. Здесь ты сегодня гостья, — сказал я, усаживая Люсю на диван и сам усаживаясь рядом. — Сейчас поставлю чай, тебе надо согреться.
— Мне уже тепло, — сказала она, оправляя светлый шерстяной сарафан, который в сочетании с синей блузкой очень шел ей.
Она знала, что мне нравится этот ее наряд и, вероятно, поэтому одела, прикрепив на блузку алого жука, брошку, которую подарил к Новому году. Мне даже померещилось, что все так подчеркнуто, как некий ритуал прощания. Но я тут же отмахнулся от этой нехорошей мысли.
На улице по-прежнему шел дождь, задувал ветер, и поэтому еще острей ощущалось блаженное счастье быть вдвоем с Люсей здесь, в этом тепле и покое. Странный я все-таки человек: когда мне бывает особенно хорошо, я не могу отделаться от подступающего, как неудержимое удушье, чувства, что этого могло не быть, или что этого никогда не будет больше.