Вчера впервые шел со своим заводом. Рабочий праздник, в рабочей колонне. Событие это и сам праздник были для меня неотделимы от всего, что вошло в мою жизнь вместе с заводом. С работой ремонтной бригады, с озорными и серьезными разговорами на перекурах, с приобщением к рабочим навыкам и традициям.
И вот теперь, днем позже, по тем же улицам, где шла демонстрация, мне предстояло бежать на шестом этапе комбинированной эстафеты. Мой этап начинался как раз против той улочки, где жила Люся. Здесь у газетного киоска я часто ожидал ее, здесь, как правило, расставались, поскольку дом ее был сразу за углом.
Судья на этапе проверил участников по списку, и теперь мы нестройно толпились на мостовой, между двумя наведенными на асфальте белыми линиями коридора, где принимают эстафету. Квадратные лоскуты номеров, приколотые на наших спинах, белели и топорщились под ветром.
На громоздком рокочущем «харлее» с плексигласовым щитком впереди промчался дежурный, сообщая, что старт уже дан.
Мы вглядывались в даль опустевшей улицы, где должны были появиться те, от кого нам предстояло принять эстафетную палочку.
На пятом этапе шли девушки, и я мысленно вспоминал ее, невысокую, похожую на подростка, белокурую девчушку из ОТК, которую видел всего два раза на тренировке. Боялся, не узнаю. К тому же я все более поглядывал туда, где в толпе людей, стоящих на тротуаре, как мне показалось, промелькнула Люся. Пытаясь разглядеть ее и убедиться, что мне не померещилось, я едва не проворонил появление бегуний. Они приближались довольно стремительно. На этапе началось оживление. Завидев партнершу, ребята подходили к границе коридора, приноравливаясь, чтобы принять эстафету. Моей девчушки из ОТК все не было, и я должен был сторониться, уступая место бегунам из других команд. Наконец, она появилась и, почти выдернув палочку из ее рук я устремился вперед. Но именно в тот самый миг, когда покрепче перехватив ладонью деревянный брусок, я начинал ускорение, едва скосив глаза в сторону, я увидал Люсю. Она стояла рядом с каким-то парнем, держа на длинной витке воздушный шарик. Мне кажется, она отлично видела меня.
Эстафету мы закончили десятыми или пятнадцатыми, не помню, безнадежно проиграв на старте. Не дожидаясь награждения победителей, я подался домой и весь остаток дня провалялся на диване в немом оцепенении и пустоте.
Когда смерклось, я оделся и вышел на улицу. Город был полон оживленного внутреннего движения и голосов, которые, как ни прислушивался, бредя наугад, не мог разобрать. Около спортзала «Спартак», помещавшегося в старой церкви, толпились девушки и парни, надеясь проникнуть на танцы, которые тут устраивались по праздникам. Музыка, звучащая за узкими стрельчатыми окнами, еще какое-то время следовала за мной, а потом отстала, словно поняв, что сегодня нам не по пути. Откровенно говоря, я и сам не знал, куда иду. Шел себе и шел, влекомый неясной потребностью достичь недостижимого.
И когда очутился у Люсиного дома, понял, что казавшееся неясным и недостижимым, вполне конкретно. Оно и есть этот дом и девушка, живущая в нем. Впрочем, достижимо только первое. Я стоял напротив, невидимый в тени платана, на котором едва забрезжила зелень. Не хотелось, чтобы кто-либо из знакомых, даже Славик, увидел меня здесь, напротив Люсиного дома.
Когда ожидаешь человека, которого хочешь увидеть, а он не является к назначенному времени, ты исподволь начинаешь прибавлять минуты, которые еще сможешь себе отпустить на ожидание. Они тают стремительно, и ты назначаешь новые минуты, и так до тех пор, пока не иссякнет надежда.
У меня не было никакой надежды. Мне просто хотелось находиться около нее. Но в этом я бы не посмел признаться никому. А того, что предпринял вслед за тем, не мог бы объяснить и себе самому.
Стремительно перейдя через дорогу, я вошел в калитку Люсиного дома. Я творил, бог знает что, влекомый какой-то властной силой. Низкие, у самой земли, окна в знакомом проулочке между забором и стеной дома светились. Забыв о том, что в любую минуту могу быть постыдно обнаружен, что поступать, как поступаю, нехорошо, забыв обо всем на свете, я заглянул в Люсино окно.
Она была в комнате. Тихая, печальная, как мне показалось, сидела у стола. То ли читала, то ли писала, я не мог разобрать в первую минуту, а потом увидел, что она штопает свою синюю кофточку, ту самую, в которой была так хороша в свой последний приход ко мне.