К самому вокзалу гражданских не пускали. Но в этом не было и надобности. В ожидании поезда немцы располагались в соседних скверах, на склонах перед мостом. Узел едва справлялся с бесконечным наплывом войск, и район вокзала постоянно был забит солдатами, которые тут же закусывали, брились, болтали или просто валялись, подстелив плащ-палатки.
Здесь, по этому огромному залу ожиданий под открытым небом, и сновали мальчишки-чистильщики.
— Кто ты естесь? — спросил меня по-польски белокурый щеголеватый пацан, когда я появился впервые у проезжего моста.
Через железнодорожные пути было переброшено два моста, проезжий для всех и пешеходный — только для немцев.
— А тебе зачем знать? — уловив недружелюбный тон блондинчика, так же недружелюбно ответил я.
— Совет? — сказал пацан и пригладил ровный, как струнка, пробор на голове. — Давай уматывай отсюда.
— Почему это я должен уматывать? — став в оборонительную позу, спросил я.
— Потому что мы здесь давно работаем.
Он прилично говорил по-русски, только некоторые буквы особенно шипящие, произносил как все поляки.
— Я твой хлеб не заберу, понял, — решительно сказал я.
— Лучше уходи, а то пожалеешь, — надменно щуря голубые девчачьи глаза, пригрозил франт.
— Ты меня только не пугай, — сказал я, понимая, что если сейчас уступлю, то, во-первых, буду себя презирать, а во-вторых, надо будет навсегда отсюда уйти. — Кто ты такой, чтобы приказывать?
— Кто я такой? — переспросил он. — Вот сейчас ты узнаешь, кто я такой. — Он подступал ко мне, и я отчетливо увидел противные, мелкие, как просяные зернышки, угри на щеках возле глаз. Пацан был щупл и невысок; я подумал, что, вероятно, справлюсь с ним и что он больше хорохорится, чем на самом деле в состоянии сделать. Я знал, что среди ребят всегда находятся желающие побоговать над новичком, то ли пришедшим первый раз в класс, то ли появившимся недавно на улице. Как правило, этими задирами оказываются самые отвратительные трусы и доносчики.
Франт был настолько неприятен мне, что руки так и чесались дать ему по физиономии, по этим белым точечкам на скулах. Но я не любил драться и не хотелось начинать первым. Если полезет, дам сдачи.
Он почуял мою решимость постоять за себя и побежал звать товарищей. Конечно, при желании они меня отколотят, подумал я. Надежды на то, что смогу объясниться с ними, если они все как этот прилизанный блондинчик, — никакой. Трусливо подмазывать пятки не хотелось.
Франт вернулся в сопровождении долговязого подростка с большими растопыренными ушами, торчащими из-под суконной польской шапочки. Он что-то нашептывал долговязому, должно быть науськивая его на меня.
— Один на один сдрейфил, да? За подмогой побежал, — опережая события, пристыдил я блондина. — А вот давай один на один, если ты такой смелый.
Долговязый остановился, ожидая, что ответит на это его приятель.
— Я могу, только не хочу с тобой связываться, — хорохорясь, злорадно сказал он.
— А ты, если чистишь, — угрюмо вмешался долговязый, — зачем на чужую территорию пришел?
— Как это на чужую? — не понял я.
— А так, кто работает возле зольдатенхауза или около кинотеатра, не приходит сюда, а мы туда, к ним, не ходим.
Вот оно что, значит у каждого свои владения, дошло до меня.
— А как же мне быть, если я нигде раньше не чистил и у меня нет никаких владений?
— Не знаю, — подернул плечами долговязый, — мы здесь давно, и у нас свои дела.
— Слушай, как тебя зовут? — неожиданно спросил я долговязого.
— Збышек, — ответил он по инерции.
— Понимаешь, Збышек, у нас дома совсем нечего есть. Если я не подработаю, помрем с голоду. А у меня еще и мама, и сестра, и бабушка.
— Ну и что из того, нашел кому жаловаться, — не унимался франт.
— Почекай, — остановил его Збышек решительно и, обращаясь ко мне, сказал: — У нас тоже плохо.
— Я понимаю, — сказал я, — но вы хоть в своих домах живете, а нас совсем чужая женщина пустила, Василиса Адамовна, понимаешь, совсем чужая.
Подошли еще несколько мальчишек, пахнувших ваксой, по-деловому серьезных. Обступили полукольцом. Слушали, о чем толкует Збышек с неизвестно откуда взявшимся конкурентом.
— Чего ты с ним размавяшь, дай ему як тчеба, — по-польски сказал блондин, призывая Збышека расправиться со мной.
Мне казалось, что ребята не особенно поддерживают франта. Они больше прислушивались к долговязому. Вероятно, не одного из них белокурый встречал, как меня.