Из-за пухлой весенней тучи выглянуло солнце и засветилось, как фонарь, большое растопыренное ухо Збышека. Потом он повернулся, став к лучам боком, и ухо погасло.
— Вот интересно, — пораженный внезапным зрелищем, проговорил я. — Ухо светится.
— Какое ухо? — глядя на меня удивленно, не понимая, при чем здесь ухо, спросил Збышек.
— У тебя ухо светилось только что.
Ребята засмеялись.
— Вы не смейтесь, — опасаясь, что Збышек обидится, сказал я, — это у каждого может светиться на солнце. Вот поглядите.
Я подставил под лучи сведенные вместе пальцы, и они засветились рубиновым светом.
Ребята, следуя моему примеру, стали подставлять солнцу руки, уши. Просили друг друга посмотреть со стороны. Так увлеклись этим, что забыли о том, что на их территорию посягнул конкурент. Не забыл об этом только блондинчик, он искоса поглядывал на меня, думая, как бы со мной разделаться. Я все время ощущал на себе его злые глаза.
В конце концов, черт с ними, решил я, свет клином не сошелся на этой территории. После того что я не струхнул и не сбежал сразу, сейчас можно преспокойно, с достоинством уйти.
И вдруг, к моему удивлению, Збышек отвел меня в сторону и как ни в чем не бывало сказал:
— Ты того, можешь здесь оставаться, если хочешь. Кушать всем надо. А на него, — он указал на франта, — внимания не обращай, он у нас такой. Хотя сам понимаешь, если все сюда придут, что нам останется.
— Понимаю, Збышек, — сказал я, хотя не очень понимал.
Ребята, видя, что дело кончилось миром, разбрелись кто куда.
Мы с долговязым Збышеком свернули в переулок. Там на пустыре возле груды ржавого металла расположились немцы.
— Ты уже когда-нибудь пробовал чистить, знаешь, как это делается? — спросил Збышек.
— Пробовал, на бульваре.
— Там ничего не заработаешь, — махнул рукой Збышек.
— Точно, — подтвердил я, — раненые из госпиталей, сердитые все.
— А эти на фронт едут или в отпуск. Лучше, конечно, дело иметь с отпускниками.
— Почему?
— Ясно, почему. В настроении они.
Уверенной походкой Збышек направился к сидящим на пустыре.
— Штивель путцен, — кивая на сапоги, скорей утвердительно, чем вопросительно, сказал он и, не ожидая согласия, вытащил щетки.
Немцы переговаривались между собой, посмеивались. Збышек невозмутимо, словно реплики и смех его не касались, норовил самовольно приступить к работе.
— Ду бист феррикт, меншескинд[14], — ругнулся немец, но сапоги не убрал.
Стоя в сторонке, я восхищался хваткой Збышека. Вот, значит, как надо действовать.
Збышек хитро подмигнул мне, приглашая следовать его примеру. Мне не хотелось отбивать у него клиентов, которых он совсем не обязан мне находить.
— На, ком, ком, вас штейст ду, канст ду аух путцен[15], — позвал меня сосед того, которому Збышек уже заканчивал драить сапоги.
— Давай, чисть, чего ты. Видишь, зовет, — уже громко сказал Збышек.
Мне не оставалось ничего иного, как последовать его примеру.
— Давай смелей, у тебя отлично получается, — подбадривал Збышек.
— А бархатка-то мировая, где достал?
— Хочешь подарю?
— Сам чем будешь работать?
— У меня есть, бери, — соврал я.
Мне очень хотелось сделать Збышеку что-то приятное. И я радовался предоставившейся возможности. В полдень я собрался уходить.
— Куда ты? — поинтересовался Збышек. — Сейчас самая работа начнется. Днем в основном поезда и прибывают.
Задание Бориса у меня не выходило из головы. Я так замотался со своими делами, что до сих пор не был у платформ, где разгружаются санитарные поезда. Надо это делать с самого утра и к вечеру, по дороге домой решил про себя. Я не должен прозевать ни одного санитарного состава, а если еще что узнаю, тоже ругать не будут.
Ворота товарного двора были открыты, и оттуда одна за другой вылетали санитарные машины. Значит, сегодняшний поезд уже прибыл. Но с улицы просматривалось не много, только два-три вагона, остальные были заслонены стеной пакгауза. Узнать, сколько примерно привезли раненых, возможно, лишь подсчитав вагоны. Я вертелся перед воротами, не зная, что предпринять. Пытался прошмыгнуть в ворота, но остановил полицай. Потом я догадался взобраться по остаткам покореженных лестниц в разбомбленном доме напротив и оттуда из-за стены на уровне третьего этажа наблюдать, как разгружается состав. Я не был в восторге от своего наблюдательного пункта. Во-первых, это довольно далеко от места разгрузки, во-вторых, остатки перекрытий между этажами, где я пристроился, держались на честном слове.