— Ось на мосту задержал, — коротко объяснил конвоир.
— На мосту? — удивился начальник. — Как же он прошел на мост?
— Я с гауптманом прошел.
— Одну минуточку, — как-то не к месту благовоспитанно и жеманно сказал начальник, — кто тебя учил перебивать старших?
Мне стало не по себе от этого интеллигентно-нравоучительного тона, который никак не ожидал услышать.
— Что это за штука у тебя? — указал он на ящик. Я снял ящик с плеча, протянул.
Начальник брезгливо отстранился.
— Что ты мне суешь всякую гадость в лицо!
— Как вам угодно, но вы же сами просили показать, вот здесь гуталин, щетки, — сказал я, вешая ящик обратно на плечо.
— Работаешь, значит, чистильщиком, так сказать, самостоятельно зарабатываешь на жизнь? — рассудительно поинтересовался начальник.
Я кивнул головой.
— И что же сегодня уже заработал?
— Да вот гауптман, которому нес чемодан, дал марку и еще полмарки заработал до этого. А хлеб с мармеладом, который дал утром один солдат за то, что почистил ему ботинки, я уже съел.
— Марку, которую дал гауптман, еще не потратил? — без тени иронии серьезно поинтересовался начальник.
— Ну как бы я ее потратил, если с моста еще не успел сойти. Вот она марка, я ее маме отдам, деньги, которые зарабатываю, я всегда маме отдаю.
От хрустящей бумажки пахло тем же одеколоном, что от гауптмана.
Бережно, двумя пальцами начальник взял у меня деньги и положил перед собой на стол.
— Так-то, — проговорил рассеянно, — ну, а родители как относятся к твоим похождениям?
— К каким похождениям? — насторожился я.
— Ну, что бродишь сам по городу, чистишь обувь.
— А как же по-другому, — простодушно глядя на укоряющее лицо начальника, сказал я, — маме-то нужно помочь, иначе с голоду помрем.
— Все маму и маму вспоминаешь, а отец где?
Я молча потупился.
— Отец небось советский командир, комиссар? — неожиданно переходя на крик, теряя напускное спокойствие и бутафорскую благовоспитанность, спросил начальник.
Он взял со стола резиновую трубку, которую я сразу не заметил, и, то сгибая, то разгибая ее в длинных пальцах, многозначительно посмотрел на меня, только сейчас я разобрался, что это за штука у него в руках. Дубинка была самодельной. В резиновой трубке проделаны отверстия для веревочной петли, чтобы вешать на руку.
Я видел перед собой бесцветные глаза полицейского начальника, его рыжие бачки и гнущуюся в руках резину. Мне казалось, я слышу, как она рассекает со свистом воздух.
Сейчас будут лупить, мелькнуло у меня. Просто так, от нечего делать, на всякий случай изобьют, и все… И надо же так глупо влипнуть. Мне было обидно до слез, не так страшно, как обидно. Родители меня никогда не били, и я совершенно не был готов к этому.
Полицаи обступили меня плотным кольцом. Мне показалось, что я в дремучем лесу и вокруг нависли огромные черные стволы.
Главный полицай поднялся, по-прежнему не выпуская из рук резиновую дубинку, на какое-то мгновенье я увидел его прямые узкие плечи и закрыл глаза в ожидании побоев.
В город я возвращался через Граевку, через проезжий мост. Меня отпустили, и я шел не спеша, терзаемый не столько болью, сколько стыдом и обидой. Ударили меня всего два или три раза не слишком сильно, скорей для острастки.
Полторы марки, которые я заработал, полицай мне так и не отдал. Пусть подавится, думал я.
Дома о том, что случилось, не рассказал. Мама запретила бы мне ходить в город, и тем более к вокзалу.
Однако довольно отступлений. Всего не перескажешь.
Вернемся в июль сорок четвертого, на хутор, где расположился батальон капитана Гурьянова.
САПЕРНЫЙ БАТАЛЬОН
(продолжение)
Мы сидим с Марианом около походной кухни на примятой траве, запиваем компотом ужин, которым нас накормил дядя Антон.
— Пейте, я завтра еще наварю. Вон сколько слив на деревьях. И вишни еще кое-где остались, только сильно поклеваны.
— Тут некому было снимать, — объясняю я, — вот птицы и хозяйничали.
— А что, капитан не решил с вами? — интересуется дядя Антон.
— В том-то и дело, что не решил, — грустно говорю я.
Мне тягостно от этой неопределенности. Мариан, наверное, уже все для себя решил, потому что спокойно дремлет, пока мы разговариваем с дядей Антоном.
— Слушай, Мариан, что ты намерен делать завтра? — толкаю я его в плечо.