— Вот оно какая у тебя судьба, — сокрушается Синеок. — Понял, Петро, а ты еще сомневался, брать ли парня до Кобрина.
— Чего сомневался, — оправдывается водитель. Он оглядывается по сторонам, облизывая пересохшие губы. — Водички бы холодненькой сейчас.
— Здесь должен быть на перекрестке колодец, давайте ведро, принесу, — предлагаю я.
— Хорошо бы, пока мы тут ковыряться будем, — говорит водитель и снова облизывает сухие губы.
Он достает из кабины помятое ведро, пахнущее бензином.
— Полное не набирай, так, чтобы напиться только.
На перекрестке около полуразрушенного дома, за деревянной оградой, колодец и скамья — массивная дубовая доска, приколоченная к столбикам, врытым в землю. Чья-то добрая душа позаботилась, чтобы проезжий или прохожий мог передохнуть здесь. А где сейчас эта душа? Уцелела ли? Или война не пощадила ее, как этот дом. Вокруг, и вдоль дороги и во дворе, как огромные оспины, воронки от снарядов и бомб.
Ворот у колодца вертится, все ускоряясь, с оглушительным скрипом, я даже не успеваю его придержать, и ведро с размаху плюхается в воду.
На скрип колодца из-за дома появляется сгорбленный старичок, с махоньким сморщенным лицом. Он опирается на ореховый дрючок с грубо подстроганным, закругленным верхом, и руки у него дрожат.
— Здравствуйте, дедушка, — первым приветствую я незнакомого человека, как принято в этих краях, и ловлю себя на мысли, что дед удивительно похож на колдуна. И это внезапное появление из дома, который казался необитаемым.
— Дряствуй, дряствуй, сынок, — тряся головой, мягко отвечает дед и смотрит на меня мутновато-красными глазами.
— Я тут воды у вас немного набрал, — объясняю я.
— Водички, — говорит дед ласково. — Наш колодец всех напувае, и добрых, и недобрых. Пить вси хотят. Яко сказано в писании, «отец небесный повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных».
Я не очень понимаю витиеватую дедову речь и к чему он клонит.
Дед тыльной стороной ладони трет слезящиеся глаза и продолжает:
— Вчора чи позавчора тут нимец воду пил, а потом взял и хату пидпалыв.
— Так это не снарядом ее?
— Ни, ни, — качает дед головой, — господь милував. То немец попервах у Петровичах все спалыв, а потом на шоссе, коли отступав. — У него получается не шоссе, а шоше, и я вздрагиваю, когда дед упоминает Петровичи.
— Тут что, Петровичи близко?
— Он де о, за тым лисом фольварок, — указывает дед клюкой в сторону от дороги.
Вот так штука. Выходит, я бежал из Петровичей по шоссе в сторону города, а потом из Тельмов шел обратно, только уже по железной дороге.
— Дедушка, — едва сдерживая волнение, спрашиваю я, — вы не знаете про то, как в имении расстреливали людей в сорок втором?
Дед, опершись подбородком на кисти рук, положенных на палку одна поверх другой, молчит и испытующе смотрит на меня.
— Было такое дело у Паскевича, и в Булькове, и в Подлесье, сказывали.
— Я про Петровичи спрашиваю.
Дед медлит и после паузы продолжает:
— У Надворного в Петровичах тоже было.
— Правильно, у Надворного, — не могу удержаться я.
— Сам то ты кто будешь? — настороженно спрашивает дед.
— Никто, так просто, — сдерживаю я себя. Старики — они такие, больше открываются перед несведущими.
Но этого деда не проведешь.
— А звидки, хлопец, ты пана Надворного ведаешь?
— Ведаю, его еще и Капелюшником прозывали, — уточняю я. — Мне бы узнать, где, в каком точно месте людей расстреливали… Их вывели из барака, а куда повели потом?
— Казали, що десь за конюшнями в лиси побили, — неопределенно говорит дед. — Когда привели до ямы, переличили их, трое не стало. Одного, сказывали, в панском доме на горище знашли, другий в бараке у печь сховался, а третьего так и не досчитали, знать, убег.
Я вздрагиваю от неожиданных подробностей, которые сообщает дед, кажется, сердце сейчас выскочит у меня из груди. Значит, одного так и не досчитали. Убежал. Выходит, что из двухсот только я один…
— Могила там есть, или как? — пытаясь взять себя в руки, упавшим голосом спрашиваю деда.
— А де ты бачив, шоб нимець, где людей побил, могилы приметные оставлял.
— То верно, — соглашаюсь я. — Значит, не найти это место.
— Было там, в ярку земля поплыла. А зараз, може, и заросло все.
— Не найти, значит.
— Сколько их, могил, по лесах осталось, что не найти, — задумчиво, как бы про себя, говорит старик. — Ну а тебе ж навищо?