— Вон еще самолеты, — указываю я на три серебристые точки у горизонта.
— Теперь наши пошли наперехват.
— У нас теперь много самолетов? — неожиданно спрашиваю я.
— Хватает, а что? — удивленно наклонив голову, не понимает моего вопроса капитан.
— А тогда было мало.
— Когда тогда?
— В самом начале. Мы все ждали, что вот наши появятся.
— Ты здесь был с начала войны?
— Был, а как же, поэтому и говорю.
Мне нравится, что капитан ко мне относится серьезно, а не как к любопытствующему мальчишке. Я бы не хотел злоупотреблять его терпением, но не могу отказаться от столько раз волновавшей меня темы.
— Говорят, что если бы было у нас достаточно самолетов и танков, сразу немцам всыпали бы.
— Ты рассуждаешь, как мой дядя из Кутаиси.
— Вот видите, ваш дядя тоже так думает.
— Ты только не слушай, что там болтают всякие «знатоки». Кончится война, разберемся во всем.
Легко подтянувшись на руках, капитан выбирается из щели, потом помогает вылезти мне.
— Ну, что дальше? — спрашивает он неопределенно, как бы досадуя на непредвиденную заминку.
Я не знаю, что он имеет в виду, потому что еще не успел даже выяснить, как и когда смогу уехать отсюда.
— Я еще не обращался к дежурному на КПП, — говорю я.
— Тебе тоже ехать? — удивляется капитан, очевидно приняв меня за мальчика, случайно застигнутого на дороге налетом.
Теперь же, услыхав, что собираюсь обратиться на КПП и приглядевшись к военному обмундированию, он принимает меня за воспитанника, отправленного из части на учебу или еще куда-нибудь. В эту пору из многих воинских частей ребят отправляли на учебу в суворовские училища и детдома. Спустя несколько месяцев в октябре сорок четвертого я встретил многих из них в Казанском суворовском. Здесь были много раз раненный 15-летний гвардеец Витя Киселев и позванивавший медалью «За отвагу» долговязый подросток Володя Овсянников.
— Отвоевался, значит, служивый, — сочувственно, зная, с какой неохотой ребята отправляются в тыл из приласкавших их воинских частей, говорит капитан.
— Не воевал я, — как бы оправдываясь, объясняю, — мы с первого дня к немцам угодили.
— Да ты что-то говорил уже об этом, — вспоминает капитан.
Из щелей, так же, как мы, выбираются люди. Они сосредоточенней и серьезней, чем казались до сих пор.
Офицер с повязкой на рукаве энергично распоряжается около шлагбаума.
— Слушаю вас, капитан, — едва откозыряв, говорит он, когда мы подходим к нему…
По званию он младше капитана, но положение, которое занимает здесь на КПП, позволяет ему держаться весьма независимо и строго, даже придирчиво. В конце концов, только от него зависит, когда и кто сможет уехать.
Капитан своей внешностью и выправкой, очевидно, не слишком импонирует усталому дежурному по КПП.
Против великолепных хромовых сапог капитана, хранящих еще остатки глянца, у дежурного на ногах стоптанные брезентовые. В них, конечно, легко и не парко, но вид не тот. Да и гимнастерка не из отличной темно-зеленой диагонали, как у капитана, а холщовая, штопанная на рукаве.
«Откуда взялся здесь этот франт?» — как бы говорит недружелюбный взгляд дежурного.
— Мне нужно попасть в Минск, — все отлично замечая, сдержанно отчеканивает капитан.
— Документы! — еще более лаконично отвечает дежурный.
Капитан протягивает удостоверение.
— Капитан Парадзе, — не поднимая глаз от бумаги, читает дежурный. — Вон стоит крытый «студебеккер», сейчас он пойдет, можете ехать.
Оказывается, нам с капитаном по пути. Я пытаюсь предъявить дежурному свой документ, но тот, разобравшись с капитаном, уже отвернулся к другим военным, обступившим его со всех сторон.
Капитан берет у меня из рук бумагу, мягко встряхивает, расправляет перед глазами.
— Отлично, мы попутчики, — говорит он, — веселей будет, как думаешь?
— Веселей, — соглашаюсь я, обрадованный, что так складываются обстоятельства и что нам ехать вместе.
По всему видно, капитан тоже доволен. Его не смущает, что могут появиться новые заботы с мальчишкой.
— Вдвоем в дороге всегда лучше, чем одному, — говорит он, — во всех отношениях.
— Может быть, это так.
— Ты еще сомневаешься?
— Одному порой было легче пройти. Не понимаете? А сестра у меня понимала, поэтому не пошла со мной тогда в сорок втором, когда я прибежал к ней после расстрела в Петровичах. Я ее звал, а она не пошла и погибла.
— Вот как!… — сокрушается капитан.