Солнце припекает все сильней, даже парит. Капитан вытирает платком вспотевший лоб и шею.
— Скверно, что в самую жару придется трястись в машине…
— Хрусталев сказал, что до вечера обязательно будем в Минске.
— Да, если ехать как следует, — подтверждает капитан.
Мы подходим к машине, уже заведен мотор и водитель нетерпеливо поглядывает из кабины, ожидая, когда погрузятся все, кто едет с ним. Забираемся в кузов и устраиваемся на скамейках, отброшенных вдоль бортов. Места поближе к кабине заняты. Там сидят несколько раненых солдат с перебинтованными руками и головами. Тут же сопровождающая их женщина-военврач. Лица у солдат сумрачны, и они о чем-то переговариваются негромко. Особенно невесел молодой солдатик, что сидит напротив и бережно, как младенца, нянчит на весу перебинтованную руку. Едва заметно покачивается. Рана беспокоит его, но он старается не выдать боли, покусывает сухие губы, а на юношески вздернутом носу проступают капельки пота.
В первое мгновение мне кажется, что мы попали с капитаном куда-то не туда. Мы, такие здоровые и бодрые, рядом с этими усталыми, искалеченными людьми.
Капитан тоже молчит, приглядываясь. Потом ободряюще кивает головой, дескать, что делать, привыкай.
Я кладу под скамейку вещи.
— Такая жара, а тебе шубу таскать приходится, — сочувственно говорит капитан.
— А куда ее деть, не бросать же.
— Изнутри как бурка. Между прочим, у нас на Кавказе в горах пастухи не расстаются с буркой ни зимой, ни летом.
Я представляю на минуту капитана в бурке и папахе, с кинжалом на поясе. Великолепный вид, прямо как какой-нибудь джигит.
— Кстати, моя родословная идет от князя Гургена Круашвили, у которого мой дедушка Симон был пастухом, а отец Реваз Парадзе — конюхом. Он и унаследовал по прямой от князя Круашвили все его состояние, когда тот убежал за границу в девятнадцатом году. Тебе ясно?
— А дальше?
— Что дальше? Мой старик и теперь председатель колхоза на бывших землях Круашвили. А я — капитан Парадзе, следовательно главный виночерпий колхоза. Моя специальность технология и производство вина.
— Это хорошая работа?
— Не жалуюсь, мне нравится.
Раненые солдаты все больше прислушиваются к нашему разговору. Капитан говорит не слишком громко, но так, что его хорошо слышно и тем, кто сидит у самой кабины. Солдатам нравится, как он весело, с юмором рассказывает о себе, и они устало и неловко, но все более оживляясь, реагируют на это.
— Простите, товарищ капитан, — интересуется пожилой солдат с перебинтованной головой. Ему неловко поворачивать голову, и он только косит глаза в нашу сторону. — Вы тут про вино говорили, так вот меня интересует, его что, как первач гонят или по другому изготовляют?
Солдаты встречают вопрос хохотом. Особенно усердствуют двое, забравшихся в кузов вслед за нами и пристроившихся у заднего борта.
— Ну ты и темнота, папаша, — хриплым окающим баском замечает один из них.
— Темнота, — обижается солдат, — а что как у нас на Архангельщине вина не делают, я его только в лавке видел.
— Может, и не пил скажешь.
— Случалось, — без особого интереса говорит раненый.
— Ну и как? — не унимается, судя по всему, веселый парень.
— Жидковато, наподобие кваса, — простодушно отвечает раненый под общий смех.
Капитан тоже смеется со всеми, а потом, как бы урезонивая самого себя, примирительно говорит:
— Ну, чего разошлись, может человек и правда не знает, как получают самый древний напиток.
— Эх, браты, сейчас хотя бы этого кисленького, что ли, а то муторно, — вырывается у кого-то искренне.
— Вот видите, уже и разговоры нездоровые пошли, меня из-за вас того и гляди из машины высадят, — не без иронии говорит капитан, лукаво поглядывая в сторону женщины-военврача.
Она сидит внешне безучастная к тому, что говорят вокруг нее, сведя тонкие пальцы с сухой, вымытой до белизны кожей, как это бывает у прачек. Она привыкла находиться среди мужчин, знает, куда их может занести в разговоре, и умеет ничем не выдать своего присутствия. Кроме того, она уже не так молода, чтобы похихикивать по всякому поводу. Но еще весьма хороша собой. У нее теплые, задумчивые глаза, симпатичная ямочка на подбородке.
Время от времени она поправляет волосы, заколотые сзади в большой узел. Волос так много, что они не помещаются под беретом и приподнимают его сзади. Но в этом тоже что-то элегантно-строгое.
Слова капитана и лукавый взгляд, брошенный в ее сторону, внешне оставлены без внимания, хотя, безусловно, замечены ею. Иначе к чему же едва уловимая улыбка, тронувшая ее губы.