— Как дела, Олейник? — спрашивает подошедшего Артюхин. — Повезут авиаторы или нет?
— Кто его знает, — неопределенно отвечает тот. — Уже больше часа, как приехали и вот…
— А что говорит начальство?
— Сами видите, погода какая.
Откинув капюшон дождевика, он оглядывается вокруг, и на загорелой его шее напрягаются жилы.
— Должно распогодиться, — указывая на едва наметившийся просвет в тучах, говорит Артюхин.
— Пожалуй, — соглашается Олейник. — Вон и хозяева зашевелились.
Около самолета возятся люди в синих комбинезонах.
— Генерал справлялся насчет багажа, беспокоился, чтобы вовремя доставили. Кстати, где он у тебя?
— Порядок, можете не волноваться, — указывая на груду ящиков и перевязанных веревкой тюков, говорит Олейник, — все здесь, и не только наше.
— Тогда вот что, старшина, я тебе еще одну посылочку привез, живую, — улыбается Артюхин. — С тобой полетит сей отрок, присмотри за ним, будь любезен. И помоги пересадку в Москве сделать. Это тоже по распоряжению генерала и полковника Каганова.
Олейник смотрит на меня внимательно, словно старается запомнить как следует, чтобы не потерять по дороге. Грубоватое его лицо с поджатыми губами кажется непроницаемым.
— А как авиаторы, посадят его? Тут уже прикидывали, вроде лишние пассажиры получаются.
— Не беспокойся. Я останусь до отлета и все устрою, — говорит Артюхин и помогает мне вынуть вещи из машины.
— Располагайся пока здесь и Олейника держись, старшина у нас человек надежный, в обиду не даст.
Мне не ясно, почему непременно меня должны обидеть и от кого должен оберегать меня старшина. Но я уже привыкаю к манере Артюхина выражаться круто и действовать размашисто.
Оставив нас на поле, он уходит в дом, где помещаются аэродромные службы.
Я не знаю, о чем мне говорить с Олейником, и молча разглядываю его. Старшина широкоплеч и кряжист или кажется таким в своем дождевике. Дождя давно нет, и плащ можно было бы снять, но Олейник не замечает этого. Он нетороплив и спокоен в движениях. Из всех, какие у меня были попутчики, он кажется самым неразговорчивым и нелюбопытным. Просто стоит подле меня, не отходя ни на шаг. Вероятно, выполняя просьбу Артюхина, он уже начал опекать меня.
Растолкав клочковатые тучи, солнце, как ловкий пловец, выныривает в синем проеме неба. Согретая его лучами земля влажно парит.
— Полетим, — только теперь сбрасывая дождевик, уверенно произносит старшина.
Как выясняется, плащ не преувеличивал, а скорей скрадывал могучую его фигуру. Офицерский китель настолько плотно облегает его, что, кажется, затрещит по всем швам, поведи он как следует плечами или расправь пошире грудь с двумя рядами медалей.
При упоминании о полете у меня сосет под ложечкой. Может быть, это потому, что я не ел. На сей счет у меня твердое решение. Стараясь прогнать мысли, что мне будет неважно в воздухе, я против воли все-таки ожидаю худшего и внутренне даже примирился с этим.
— Давайте сюда груз, — кричат у самолета.
Несколько человек вместе с Олейником переносят тюки и ящики. Поднимают их по металлической стремянке, приставленной к овальной дверце.
Из дома, в котором скрылся Артюхин, появляются летчики, одетые точно в такие же куртки, как у него. Я даже сразу не могу определить, кто из них Артюхин. Они не спеша идут по летному полю, о чем-то беседуя между собой. Большие планшеты на длинных ремешках свисают с плеч до земли. Судя по всему, Артюхин с ними со всеми хорошо знаком. Остановившись у самолета, он еще что-то говорит им, и они весело смеются.
Потом летчики поднимаются по стремянке в самолет, а один из них остается на земле и проверяет документы у тех, кто должен лететь. Образуется что-то вроде очереди. Я стою в стороне, не зная, как мне быть.
— Чего тушуешься, иди садись, — приблизившись ко мне, спокойно говорит Артюхин и легко подталкивает меня в спину, — вон Олейник, рядом с ним и становись.
Когда подходит моя очередь предъявлять документы, Артюхин кивает летчику, и тот ни о чем не спросив, пропускает меня в самолет.
Только здесь, устроившись подле Олейника на откидном сиденье, я вспоминаю, что даже не простился с Артюхиным, не поблагодарил за все. Гляжу в окошко, но крыло заслоняет то место, где он стоит.
Воспользовавшись небольшой заминкой, вызванной тем, что нескольким офицерам не хватило места и они продолжают осаждать летчика у входа, я быстро оказываюсь у двери и выглядываю наружу.