Вступившись за меня, солдат вступился за всех их, чью доброту и человечность оскорбили.
Как отчетливо я представил себе их сейчас, дорогих моих людей: Мариана, Валюшу, Бориса и Илью Покусов, Василису Адамовну. С кем из них еще свижусь? Кого не встречу больше никогда? Как знать?! Поезд уносит меня все дальше от них. Поезд и время…
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Весь остаток пути до Казани я живу ожиданием встречи с отцом. Я думаю об этом и стараюсь представить, как все произойдет. В воображении я как бы прокручиваю нашу встречу в десятке вариантов, и при этом волнуюсь, как будто все происходит на самом деле.
— Ну как же так получилось? — стараясь понять, в отчаянии говорит отец. — Мама ведь была такая волевая, такая энергичная и вдруг растерялась.
— К чему об этом говорить. Разве можно объяснить сейчас, как все получилось, — досадуя на отца за его вопросы, растолковываю я.
— Конечно, — соглашается отец.
В первые минуты он едва не рехнулся, настолько неожиданно мое появление. Он глядит на меня, не в силах поверить. А когда проходит первое потрясение, я подробно рассказываю обо всем. Я до крайности сосредоточен и боюсь хоть что-нибудь упустить.
Я хочу, чтобы он знал не только то, что отразилось в моих глазах — могилы, пепелища, дороги, но и то, что навечно осталось в сердце — человечность и доброту моих спасителей и друзей.
Солдаты моего детства, я видел их разных — отстреливающихся до последнего патрона, гордо, с достоинством переносящих ад фашистских концлагерей, поднимающихся в полный рост перед атакой, кормящих из своего котелка детей, заботливо покрывающих их своей шинелью.
Они никогда не пройдут, никогда не окончатся для меня: ни Баев, ни Хрусталев, ни Парадзе, ни Феоктистов, никто, потому что они были для меня не только мужеством и защитой, но и совестью.
На всю жизнь!
СКВОЗНОЙ СЮЖЕТ
Был июль или август, не помню, но помню, было знойно, хотя день клонился к закату. Мы столкнулись с Катюшей на улице лицом к лицу и расхохотались. Катя вообще по натуре человек общительный и веселый, не пустосмешка, нет, а просто духовно здоровая личность, добрая и участливая к людям. Мы все тянулись к ней, к ее отзывчивости, к ее дому.
Она жила с мамой в крохотном одноэтажном флигелечке с пристроенным тамбуром вместо кухни. Мама работала медицинской сестрой, постоянно находилась на дежурстве, и ее редко можно было застать дома. Мы собирались здесь по воскресным вечерам или в будни, когда в школе рабочей молодежи, где училась Катюша, не было занятий. Это выглядело естественней, чем то, что мы семнадцати-восемнадцатилетние сидели за одной партой с малышами.
Минуло всего три года, как кончилась война, среди нас было много переростков. Мне, к примеру, стукнуло восемнадцать, а перешел только в девятый. Валька Рощин в десятый. Валька дружил с Катюшей. И это он познакомил меня с ней и привел в ее дом.
Никто из нас не мог похвастаться в ту пору многокомнатными квартирами, но иным из нас все же жилось просторней, чем ей, а собираться предпочитали у Катюши, так здесь было тепло и радушно. Даже ее мама, если случалось раньше вернуться с дежурства, появлялась незаметно и растворялась среди нас, подпевала, когда мы затягивали какую-нибудь песню, подсаживалась играть в лото, только не танцевала под заведенный до металлического скрежета патефон модную тогда линду. Но чаще всего она принималась угощать нас чаем или квасом, по части которого была большая мастерица.
Однажды Шурочка, Катина соседка, притащила старый прабабушкин флирт, мы смеялись, разглядывая пожелтевшие открытки с виньетками и вычурными жеманными фразами. А потом полушутливо, не без иронии и скрытого смысла один или два вечера обменивались ими, поглядывая со стороны, какой эффект это произведет.
Неделю или две мне нравилась Шурочка. Она была поразительно кокетлива, но в такой же степени неглубока. Это особенно проявилось в серьезности и азарте, с каким, в отличие от всех нас, отнеслась к флирту. Мой интерес к ней испарился так же быстро и бесследно, как к пустым замусоленным открыткам.
Встретившись с Катюшей в городе, обрадовались друг другу. В мае были экзамены, потом ребята разъехались на каникулы, и вот уже несколько месяцев, как мы не собирались у нее.
— Наконец-то хоть одна пропажа отыскалась, — щурясь от солнца, упрекнула Катюша.
Скупая тень акации плохо спасала от солнечных лучей. В городе было еще много руин, оставшихся от войны. Некоторые из них, особенно на перекрестках, убрали и разбили скверы, стены других белили каждое лето. Южный город, где и без того много солнца, выглядел еще более ослепительным и беззаботным.