Легкие пальцы ее обрели уверенность и силу, настойчиво сжали мою руку, повели куда-то в сторону. Дойдя до старого армянского кладбища, мы повернули направо. По весне кладбище утопало в клубящихся облаках сирени и жасмина. Мы бегали сюда готовиться к экзаменам.
Здесь кончался город. И усадьбы с оранжереями и беседками переходили в довольно крутой склон, с высоты которого открывалась зеленая живописная долина. На ближних и дальних склонах рос грецкий орех и виноград.
Сейчас все побурело, увяло.
В конце плохо освещенной улицы осторожно, чтобы не зацепиться за полуповаленную решетку, пробрались на территорию запущенного сада, где сквозь редеющие деревья проступали странные очертания некогда роскошного дома, остатки причудливых лепных баллюстрад, пересохших, потрескавшихся фонтанов. В приглушенном свете взошедшей луны все выглядело феерически неправдоподобной античностью. Нас как бы обступали руины былых эпох, обломки забытых цивилизаций. Запах айвы и грецкого ореха еще более обострял это ощущение.
Мне было не совсем ясно, зачем мы сюда забрели, но я шел так же послушно, как в тот раз, когда она привела к себе домой, чтобы показать нацарапанные под шкалой радиоприемника буквы. Но на смену тогдашнему отрешенному любопытству явилось все более овладевающее мной душевное созвучие с ее настроением и поступками.
Мы сделали еще несколько шагов по едва угадываемой в траве дорожке и, держась крепко за руки, остановились на склоне. У ног, как косматая шкура какого-то зверя, топорщился куст терна.
— Тебе тут нравится? — прерывая долгое молчание, спросила Люся.
— Тут удивительно. Ты здесь бывала раньше?
— Бывала днем. Но вижу теперь, что ночью все выглядит куда таинственней.
— А ты смелая, — похвалил я, — в такую глушь пошла.
— Что же тут такого, я ведь не одна.
— А если бы одна?
Люся усмехнулась.
— Нет, одна я бы все-таки не решилась. Да и ни к чему. Ты разве забыл, что я сказала, когда шли сюда?
Я не мог припомнить, что она имела в виду.
— Я сказала, что хочу побыть с тобой, чтобы никого, только ты и я. Вот как сейчас.
Эти слова звучали особенно значительно сейчас, когда не в четырех стенах, а в огромном мире мы оказались одни, так близко друг от друга, и распростертое над нами небо, погруженная в дымку долина только подчеркивали отрешенность уединения.
— Хочешь присесть? — спросил я, сгребая листву и простилая на нее плащ.
Мы сели, тесно прижавшись. Полу своего пальто Люся набросила мне на плечо, и рука, придерживающая пальто за край, полуобхватила мою шею.
Ощутив ее живое тепло, я вздрогнул и, пытаясь не выдать волнения, заговорил о постороннем.
— Между прочим, ты знаешь, в этой долине собираются делать озеро. Справа течет речушка, — я указал в темноту, — ее запрудят, долина наполнится водой.
— Значит, мы сейчас на берегу, — восхищенно подхватила Люся.
— Берег все же будет пониже, вероятно, но все равно, представляешь, красотища. По берегам сады, а в долине озеро.
Краешек пальто выскользнул из Люсиных рук, и оно сползло с моего плеча. Люся повернулась, чтобы подхватить его и снова набросить мне на плечи. Лицо ее оказалось против моего. Глаза, все более приближаясь, сошлись воедино, словно воображаемое нами озеро мгновенно заполнилось водой и стояло передо мной во всей своей бездонной глубине и трепете. Маленькая девичья грудь упрямо ткнулась в меня. Сдерживая внезапно возникшую дрожь во всем теле и чувствуя ответную дрожь, я закрыл глаза.
Не знаю, сколько это продолжалось, но знаю, это было неподвластно нам. И еще мне представилось, что мы одно существо с единым сердцебиением. Это более всего поразило меня, ведь совсем недавно мы даже не знали друг друга. У нас были разные жизни, о которых мы не подозревали. И вот теперь какая мгновенная общность, как будто выросли из одного корня.
Через минуту, ловя дыхание, мы сидели в смущении рядышком и молчали. Люся отвернулась, уткнувшись лицом себе в ладони. Я глядел перед собой и уже не видел никакого озера, только туман, накапливающийся по дну долины.
Испытывая прилив все нарастающей нежности к девушке, я, как заговоренный, спросил.
— Мы не расстанемся, мы будем вместе всегда?
Постоянная моя привязчивость, не мог избавиться от нее с тех пор, как погибла мама. Тянулся к людям и мучительно переживал разлуку или разрыв с человеком, который становился мне дорог.
— Это ты мне сказал, ты?! — пораженная моими словами, произнесла девушка.