Едко пахло пороховым дымом, обволакивавшим улицу. Мне не терпелось натянуть противогаз, и все время я спрашивал маму, не газы ли это. Почему-то перед войной предполагалось, что противник в первую очередь применит газы. Все от мала до велика исправно посещали курсы ПВХО.
Покинув сейчас дом, мы могли забыть что угодно, только не противогазы. Они висели у нас на боку, и мы готовы были каждую минуту натянуть их, отлично зная, как это делается; а как поступить, когда вокруг и справа, и слева, и над тобой все загремит и будет рушиться, — не знали. И бежали сломя голову. Дедушка и бабушка, которые на прошлой неделе приехали к нам в гости с Украины, едва поспевали.
У дедушки никуда не годилось сердце, он задыхался, но старался не отстать от нас, отворачивался, чтобы мы не видели, как ему тяжело идти. Дедушка у нас был тихий, сдержанный и очень терпеливый человек. В противоположность бабушке, женщине вездесущей и шумной.
В том, что дедушка у нас терпеливый, мы убедились через полчаса, когда немцы обстреляли нашу машину и мы занесли его, смертельно раненного, в чью-то квартиру. Он не жаловался и почти не стонал. У него был пробит осколком бок, и он только говорил, что ему не хватает воздуха.
Еще мгновенье и мы бы успели уехать, но на шоссе появились немцы, они поставили на перекрестке пушку и открыли огонь. Снаряд упал рядом, машину качнуло, посыпались стекла. Первым выскочил шофер. Мы растерянно замешкались, и это нас спасло.
Второй выстрел услышали отчетливо, хотя он был не слишком громким. Инстинктивно присели, съежились и, когда раздался взрыв, увидели, что стреляли не по нашей машине, а по той, что вслед за нашей подкатила и встала на противоположной стороне мостовой.
Мы выбрались из машины. Сестра зачем-то тащила чемодан, который был пробит в нескольких местах осколками.
Шофер лежал в палисаднике перед домом, разбросав руки, светло-зеленая трава вокруг него была забрызгана кровью. Бабушка причитала над дедом, мама, всегда сдержанная и волевая, глядела безумными глазами, из горла у нее вырывались сдавленные, похожие на стон рыдания.
Полина Львовна Каганова, жена майора Каганова, пыталась увести детей, Бэлку и Ленчика, в подвал.
Бэлка идти не хотела, она училась с моей сестрой в одном классе, состояла в санитарной дружине и считала, что ее медицинские познания могут пригодиться.
И тут, прервав всеобщую растерянность, как бы заставив каждого встряхнуться, во двор деловито въехала карета скорой помощи. Белый флаг с красным крестом трепыхал над шоферской кабиной. Откуда взялась эта машина, когда в городе шел бой, когда немцы били по улице из пушки по всему живому? Скорую помощь никто не вызывал, да и не мог вызвать, потому что телефон не работал. Но она была здесь, и это заставляло с благодарностью думать о людях, которые носились по городу, выполняя свой долг, оградив свою безопасность белым флажком милосердия.
Деда положили на одеяло и осторожно внесли в машину. Не знаю был ли он еще жив, вероятно был, потому что, если бы он уже умер, его бы не взяли в больницу. Ведь шофера, который лежал в палисаднике, не взяли, и он почти целый день оставался там.
Бабушка уехала с дедом.
А потом по соседству разбомбили родильный дом, и во двор прибежали женщины в байковых халатиках с белыми свертками в руках. Повалили клубы едкого рыжего дыма, чешуйки пепла плавали в воздухе.
Я снова вспомнил о противогазах, но они остались на улице в машине. Полина Львовна уговорила нас спуститься в подвал. Сквозь толстые стены стрельба доносилась глухо. На какое-то время все смолкало, или отдалялось. Несколько раз нам казалось, что все кончилось, но стрельба возобновлялась вновь.
К полудню или несколько позже стрелять окончательно перестали. Только шум автомобильных моторов, только чьи-то голоса вразнобой, ни единого слова не понять: слишком далеко и отрывисто.
— Вот и все, — обрадовалась какая-то женщина, — слышите, это наши.
Я сорвался с места и стал пробираться к выходу.
— Погоди, — остановила мама, — сейчас все поднимемся.
И в это время мы услышали, как резко распахнулась наружная дверь, там, наверху. Лестница в подвал была не крутая, каменные ступени шли полого, и кто-то, медленно ступая, спускался по ним. Мы замерли…
Большинство из нас никогда раньше не видели немцев, но сразу поняли, что это они. Молодой, разгоряченный, с холеным лицом немец остановился в дверях, посмотрел на нас и, поведя автоматом, отчетливо прокричал три заученных наизусть слова: коммунист, комиссар, юде.