Славик рассказывал, а я поглядывал на дверь в нетерпении, когда появится Люся. Не мог понять, почему ее до сих пор нет. Хотел было спросить об этом Славика, но сдержался. Скрытность ребячьего чувства не позволяла беспредельно распахиваться иной раз даже перед самим собой. К тому же я не знал, не понимал, что со мной. Было непривычно и томительно. Я не знал, давно ли это началось и долго ли продлится. Впервые шевельнулась тревожная мысль: а что, если Люся не придет ни сейчас, ни потом — никогда? Что, если для нее это уже не так важно и необходимо?.. И тут же успокоил себя: ну как же, она ведь сама позвала.
Славик собирал и складывал полотна, расставленные по всей комнате, и неожиданно откликнулся на мои мысли, словно услыхал их.
— Что-то там, видно, случилось, раз Люся не может до сих пор вырваться.
Я уставился себе под ноги на половицы, как бы стараясь сквозь них разглядеть, что происходит этажом ниже, у Люси в доме.
— Нелегко ей, — продолжал Славик. — И жалко, хорошая она девчонка.
— Не хотят, чтобы мы встречались? — спросил я, все более проникаясь доверием к нему за его участие.
— Не только это. Вообще у них дома трудно… Отец после контузии болеет сильно. А мать работает в какой-то солидной организации. Приходит поздно, совещания, собрания всякие. Отец психует, ревнует ее. А на Люсе весь дом держится. Еще до того, как ты появился, она только и знала дом да школу. К этому привыкли и донимают теперь упреками, когда уходит.
Рассказанное Славиком откликнулось во мне щемящей жалостью к Люсе и теплотой. Нечто подобное я испытывал, когда она заплакала, признавшись впервые. Но тогда это было просто сочувствие чужому человеку, сейчас сострадание дорогому и близкому.
— Ты пойдешь на выставку? — отвлекая меня от тяжелых мыслей, неожиданно спросил Славик.
— На какую еще выставку? — как в забытьи проговорил я.
— Ну, творчества же студенческого.
— А-а! — вспомнил я. — А где она будет?
— В картинной галерее.
Картинную галерею открыли недавно в отремонтированном старинном особняке с лепкой по фасаду и стеклянной, похожей на оранжерею крышей.
В первые послевоенные годы появление каждого нового здания в городе, то ли поднятого из руин, то ли построенного заново, было событием. Полгорода сошлось на открытие универмага, который казался тогда высотным дворцом и теперь выглядит низкорослым строением. Открытие первого послевоенного кинотеатра «Победа» неподалеку от нашей школы было праздником. Так появились городская библиотека имени Крупской, гостиница на Комсомольской и вот теперь картинная галерея. Потом в городе строили столько всего, что это перестало быть событием. Но почему-то навсегда остались дороги первенцы мирной жизни, так волновавшие нас.
Люся все не шла. Славик набросил старый отцовский френчик, намереваясь узнать, в чем дело. И в это время на старой скрипучей лестнице послышались шаги.
— Пожалуйста, не говори при Люсе о том, что я тебе рассказал, — успел предупредить Славик.
Она вошла в комнату стремительно и уверенно, как входит свой человек, и улыбнулась виновато.
— Ой, мальчики, не могла вырваться: пришла Вовкина учительница. А мамы до сих пор с работы нет, и я должна была ее выслушивать.
— Что-то натворил братец? — спросил Славик.
— Само собой. Говорит, не занимаемся воспитанием. На родительском собрании не были. Пришлось объяснить: мама на работе, отца в госпиталь положили, а я простудилась, некому было. Она свое: мальчик запустил арифметику… Тут явилась мама, сказала, что я бы могла больше внимания уделять брату.
Люся хотела еще что-то сказать, но махнула рукой и прикусила губу.
Я знал, она не очень любит жаловаться, и это просто вырвалось у нее.
После небольшой паузы Люся подошла ко мне и, глядя прямо в глаза, не стесняясь Славика, сказала:
— Сколько мы с тобой не виделись! Ужасно. А ты похудел.
Славик сделал вид, как будто занимается своими картинами в углу.
Я молчал, сжавшись в напряженном волнении то ли от того, что Люся, наконец, рядом, то ли от еще не прошедшего страха, что она могла не прийти.