Перед тем как уйти, мы договорились сходить втроем на каток, если не растает. Морозы случались у нас редко и держались два-три дня, не более.
Славик не стал нас провожать. Мы спустились с Люсей по скрипучей лестнице и через двор, где минувшим летом познакомились, прошли к калитке.
Выпал снег, тонко и воздушно припорошил землю, прошлогоднюю клумбу, скамейку и все вокруг. За нами отчетливо и влажно отпечаталась цепочка свежих следов.
В низких, почти у самой земли, окнах Люсиной квартиры было светло, и Люся заглянула туда. Потом решительно, резко оторвалась, как бы отключилась от того, что было там, что властно удерживало ее, приблизилась ко мне и трепетно приникла, уткнувшись лицом в отворот пальто ближе к шее. Я чувствовал ее дыхание и слушал приглушенные слова.
— Я так хотела тебя видеть. Ведь только три дня прошло, а кажется вечность. Что это будет?
Это не было вопросом. Это было смятением и тревогой. Все чаще те же слова возникали во мне, но подсознательно и неумело я старался их избежать, обойти.
А Люся все та же, успокоенно подумал я. И с благодарностью притронулся к ее волосам.
— Почему ты молчишь? — она подняла глаза в надежде и тревоге.
— Я тоже ужасно хотел тебя видеть. Ты ведь знаешь.
— Почему ты думаешь, что я знаю?
— Потому что, наверное, это заметно.
— И вовсе ничего не заметно. Пока были у Славика, слова лишнего не сказал.
— Как я мог?!
— А хотелось?
— Мне все время хочется говорить тебе самые лучшие слова. Я ужасно боялся, что ты не придешь. Неужели ты не понимаешь?
— Я заметила, что ты чем-то озабочен. Что-то случилось у тебя в эти дни дома или в школе?
— Ничего не случилось такого. — Я сделал паузу, размышляя говорить или нет. — По-моему, мой отец жениться собрался.
Сообщение, кажется, заинтересовало Люсю и внесло нотку некоторой конкретности в неосязаемую тревожность наших чувств.
Люся чуточку отстранилась и стояла рядом ровная и вопрошающая.
— Ну и что теперь?
— Буду снова один, как было столько лет до встречи с отцом.
— Почему ты так думаешь? А может, наоборот, будет у вас по-семейному. Все-таки женщина в доме, — попыталась утешить Люся.
— Возможно, ты права, только если бы я был ребенком, мамой бы мог назвать… А так… Даже она ко мне на «вы».
— Ты ее видел?
— Видел. Ничего себе, по-моему подходящая. Отец с нее глаз не сводит.
— Ты не хотел, чтобы отец женился? — в упор спросила Люся.
— Нет, почему же. Пусть женится. Он ведь тоже одинок. Я это понимаю.
В Люсиных окнах потух свет, и мы через приоткрытую калитку вышли на улицу. Там было тихо и пусто. Матово-лунное свечение снега наполняло воздух покоем и чистотой.
— Может, это покажется странным, — прервала молчание Люся, — я бы хотела быть на твоем месте.
— Ты бы хотела остаться одна?
— Нет, прости, ты меня не так понял. Я имею в виду самостоятельность. Поступать так, как хочу. Чтобы никто не следил за каждым моим шагом.
— Как же, — ошеломленный Люсиными словами, проговорил я, — совсем не считаться с родителями? Но ведь такого не может быть, пока не стали самостоятельно жить.
— Опять не то, — раздражаясь, выпалила девушка. — Я ведь не говорю — не считаться. Неужели ты не видишь разницы между тем, что у тебя и что у меня дома?!
Мы шли не спеша по улице, как по длинному белому коридору. Было безлюдно и тихо. Только скрип наших шагов, не ощущаемых нами.
— Когда кончу школу, обязательно уеду в другой город в институт поступать, — решительно сказала Люся.
— Уедешь? — в отчаянии вырвалось у меня.
Я уже не мыслил себя без нее. Хотя наши ожидания и надежды были куда серьезней, чем наше положение и право на что-то претендовать.
Люся почувствовала это и, тихо улыбнувшись, проговорила?
— Так это когда будет? Не скоро еще.
Волосы ее влажно выбились из-под белого платка, когда, запрокинув голову, она смотрела на заснеженные, похожие на негативы, ветви деревьев.
Я обнял ее, воспользовавшись запрокинутостью лица, и стремительно поцеловал в щеку, а потом в губы.
Застигнутая врасплох порывистой поспешностью моей, она не вырывалась, только скосила глаза в сторону, нет ли кого поблизости. Но улица по-прежнему была пуста.
— Почему ты не приходишь к нам, как раньше? — спросил я.
— К чему лишние разговоры?
— Ну и пускай себе говорят.
Люся подобрала с забора снег, слепила его и, едва коснувшись губами, осторожно приложила к щекам, словно студя их.
— Пускай-то, пускай, я тоже их не очень боюсь, только мне из-за всяких разговоров в школу не хочется идти. Все время цепляется Евдокия Саввишна. Если бы не десятый, я бы в другую школу ушла.