Не сходя с места, Джо спросил:
— Дом был заперт изнутри?
— Да.
— Решетки — на всех окнах? Я заметил их, когда шел сюда.
— Да, на всех. Знаешь этот стиль: резные, изогнутые, украшенные, внешне филигранные решетки, а в действительности солидные и мощные. Они заботились о собственной безопасности, люди того времени… Хотели спать спокойно…
— И действительно, — пробормотал Алекс, — уснули уже все, во веки веков, аминь.
Он подошел к окну и отодвинул штору. Перед ним был сад, полный красных георгин. Какое-то время он смотрел на цветы, чувствуя за спиной присутствие неподвижного тела за письменным столом и слыша ровное, спокойное дыхание Паркера.
— А входные двери?
— На них автоматический замок и засов. Впрочем, даже калитка в этом доме всегда заперта на ключ. Сэр Гордон категорически требовал от домочадцев, чтобы во время его пребывания в доме все имели при себе ключи от автоматического замка и каждый раз запирали дверь. Он часто хранил здесь секретные документы, которые забирал с собой на уик-энд, чтобы спокойно просмотреть их, и хотел иметь полную гарантию, что никто чужой не сможет легко проникнуть в дом. Наш специалист сразу проверил все замки и решетки. Все в порядке. Никаких следов взлома. Входные двери были заперты на засов изнутри. Поэтому можно, пожалуй, сказать, что если это не самоубийство, то…
— То убийцей является кто-то из домочадцев, так? — Алекс отвернулся от окна. — А кто был в доме этой ночью?
— Следующие особы:
жена покойного Сильвия Бедфорд;
его брат Сирил Бедфорд;
его секретарь Роберт Рютт;
невестка Юдита Бедфорд и
горничная Агнес Уайт.
— Кухарки у них нет?
— Есть, но она поехала к больному сыну.
— Понятно. Еще секунду. Ты, кажется, сказал: «во время его пребывания здесь»… Значит, Бедфорд не жил в этом доме?
— Нет. У него была квартира в Сити, а здесь он проводил только некоторые уик-энды и жил, когда хотел спокойно поработать над историей своих любимых бабочек. В этом доме постоянно находились его брат с женой и прислуга.
— Та-а-а-к… — Джо обернулся и посмотрел на письменный стол.
— А теперь перейдем к письмам… — Паркер подошел к письменному столу. Джо пошел за ним и остановился напротив покойного.
Гордон Бедфорд наверно, был великаном. Его плечи закрывали почти всю поверхность стола, а пальцы свисающей правой руки, под которыми на полу лежали осколки маленькой чашечки с золочеными краями, скорее напоминали пальцы боксера-тяжеловеса, чем ученого. Когда Паркер с некоторыми усилиями поднял голову и плечи мертвеца, Джо вздрогнул. На лице сэра Гордона была та таинственная и страшная гримаса, которую еще Гиппократ тысячи лет тому назад назвал ироничной улыбкой смерти. Очевидно, яд подействовал молниеносно.
Шеф полиции осторожно прислонил тело к спинке кресла. На секунду Джо показалось, что мертвый хозяин дома сейчас громко захохочет. Но неподвижные искривленные губы не шевельнулись.
Паркер показал пальцем на лежащий на столе лист.
— Это я нашел сразу… — сказал он. — Здесь уже все сфотографировано и со всего сняты оттиски, поэтому мы можем свободно брать каждую вещь в руки. Бери и читай.
Алекс взял и прочел:
«Есть в моей жизни дела, которые нарастали долго и стали причиной данного шага. Возможно, что они никогда не выйдут на поверхность. В этой области мало что становится известно людям незаинтересованным. Впрочем, вдаваться в подробности большого смысла не имеет. Люди, которых я мог бы назвать, с легкостью подтвердили бы правду, содержащуюся в этом письме, но они этого никогда не сделают, и никто не заставит их себя выдать. Никто и никогда не сможет их обвинить. Но правда одна: я родился в честной семье, мои родители и деды были людьми безупречными, и сам я начал жизнь как человек честный, и хотел остаться таким до конца. К сожалению, я поддался искушению. Уже тогда я хотел покончить с собой. Я знал, что не смогу лгать так легко, как другие. Но мне не хватило смелости. А потом, когда я понял, что совершенное преступление смыть уже невозможно, я стал погрязать все глубже и глубже. Моя замечательная репутация мне только помогала. Казалось, что я последний из тех, кого можно заподозрить в недобросовестности и взяточничестве. А однако, я делал это потом с непонятной мне самому страстью, как будто думал, что одно пятно сотрет другое. Может быть, я считал, что таким способом научусь быть циничным? Что в конце концов забуду, что же такое — мои поступки? Но я не забыл. Решение, которое сегодня я должен привести в исполнение, созревало во мне давно. Оно не является для меня чем-то новым, хотя для многих моих знакомых и товарищей по работе будет, наверное, большой неожиданностью. Нет, я не «финансовый Катон». Я даже не обыкновенный честный человек. Я предавал свою страну и свое доброе имя многократно ради барышей. Этого ничем не смыть. Но, признаваясь в ужасной правде за минуту до смерти, я надеюсь, что, может быть, Господь Милосердный простит мне хоть малую часть моей вины, а люди, которые мне так доверяли и которых я так сильно обманул, поймут, что я не был совсем плохим. Я сам себе выбрал наказание… Пусть судьба моя будет предостережением для тех, кто думает, что деньги являются движущим мотором и целью всего в этом мире, самом трудном из миров. Чистую совесть нельзя купить ни за какую цену. До свидания, моя дорогая Сильвия. Ты была светлым лучом в моей жизни. Была чистой, верной и честной, в сто раз лучше, чем я. Пишу «до свидания», потому что верю, что мы встретимся когда-нибудь еще там, куда не долетает эхо человеческих слабостей, а долгое раскаяние искупает все вины. Только бы так было! Это единственное, что меня утешает: жажда увидеть тебя на том, лучшем свете. Пусть твоя большая душа и большая честность найдут хоть немного жалости и снисходительности для другой души, не такой чистой и не так стойко сопротивлявшейся соблазнам этого света. Умоляю тебя об этом. Твой на веки веков Гордон».