— А кто сейчас воеводой?
— Боярин Брячислав, — Ладислав кивнул на кряжистого мужа средних лет, стоявшего в стороне и говорившего что-то княжескому тиуну.
Варяжко узнал того — он на памятном суде над ним высказался за расследование его дела, одернув явного недруга отрока. Принял для себя такую весть как добрую, а потом, подождав еще недолго, по знаку тиуна вошел в палату к князю.
Поклонился от двери Ярополку, тот позвал ближе и сразу перешел к делу: — Что там в Новгороде, Варяжко? Говори все, как есть. А то тут слухи идут невесть о чем — никто же толком не знает. Я уж гонца отправил в Новгород разузнать все.
— Беда случилась, княже, — не стал смягчать Варяжко весть о происшедшем, — люди новгородские подняли смуту. Посчитали, что боярин Истислав с дружиной повинны в пропаже купца, посланного к Владимиру с деньгами. Как прознали — не знаю, наверное, по домыслу. Напали на хоромы, погубили боярина и всю дружину. По сему делу я и прибыл к тебе, княже. Старейшины новгородские послали меня передать от них покаяние за злодеяние и призвать тебя взять город под свою руку, но не идти на него войной. Вот грамота от них.
На лице князя, читавшего послание, Варяжко ясно видел обуревавшие того мысли и чувства — злость, недоверие, но также и сомнение, нерешительность. Закончив с чтением, Ярополк еще минуту сидел в глубокой задумчивости, его пальцы нервно стучали по столу. После высказался с гневом: — Не верю покаянию этого подлого города. Надо сжечь его, а народ разогнать — вот лучшее, что я вижу, а не прощение.
Слова князя поразили Варяжко — не ожидал от обычно сдержанного и мирного государственного мужа такой злости и недальновидности. Как же он будет управлять страной, если не видит компромисса в конфликте с важным для Руси городом, вторым после Киева? Переборол растерянность и промолвил, стараясь сохранять в голосе спокойствие:
— Позволь, княже, слово свое сказать, — после кивка того, продолжил, — ты прав, верить народу новгородскому нельзя. Он будет за тебя, пока ему это выгодно. Но все же, княже, не толкай его сейчас к беглому князю. Если откажешь принять его клятву и пойдешь войной, то он уже бесповоротно встанет на сторону Владимира — даже ради своего выживания. А погубить весь народ — разве для этого собирали Русь прежние великие князья? Прости, княже, за дерзкую речь, но в этом моя правда. Хочешь, казни меня, но я тебе сказал, как есть.
Видно было, какого усилия стоило Ярополку не завестись от резких слов юноши. Его лицо вспыхнуло от злости, он уже хотел высказать ее сгоряча, но сдержался, через долгую минуту устало проговорил:
— Иди, Варяжко, мне надо подумать. Останешься в гостевой светлице — я скажу о том тиуну, пока не дам тебе ответ.
Случившаяся размолвка обескуражила Варяжко, зародило большее сомнение — стоило ли поддерживать этого, далеко не лучшего правителя Руси? Он и прежде ясно понимал слабость Ярополка, но все же представлял его предпочтительным перед Владимиром по принципу меньшего зла для Руси. Но сейчас появилась мысль, что и Ярополк способен на жестокость — готов залить кровью непокорный город! Раздираемый такими мыслями, Варяжко дождался тиуна, задержавшимся у князя, вместе с ним пошел в гостевую комнату на первом этаже княжеских хором. Там еще оказался другой гость — из Германии, прибывший по поручению своего короля и Императора Священной Римской Империи Оттона II. Посланник сносно говорил на славянском, подступил с расспросами к новоприбывшему, сам рассказывал о своих заботах.
Так и провел Варяжко несколько дней с разговорчивым соседом, пока Ярополк не вызвал его к себе. Не раз встречался с ним в хоромах и во дворе, тот только холодно отвечал на поклоны юноши. В палате застал, кроме князя, нового воеводу — тот сидел на лавке по правую руку от Ярополка и внимательно разглядывал вошедшего Варяжко. После недолгого молчания князь сказал о своем решении: — Я приму роту от Новгорода. Прибуду в сечень, заодно с полюдьем. Пусть готовят дань. Возьми грамоту, передашь старейшинам новгородским.
Когда Варяжко забрал со стола свиток пергаментный и собрался уже уходить, поклонившись, его остановил Брячислав вопросом:
— Вот скажи, молодец, как же новгородцы пошли на такое — просить покаяния и дать роту князю? Прежде такого не бывало, даже когда Рюрик подавил их смуту не малой кровью — не пошли на поклон к нему. Нет ли здесь злого умысла, подвоха?
— Признаюсь, боярин — о том надоумил я, когда говорил с купцом новгородским о том, что им делать после такого бунта. Он отнесся ко мне добром, схоронил от смутьянов. Вот и подумал, как же помочь ему и другим новгородцам, но не в ущерб чести княжеской и Руси. Так еще можно больше привязать народ к Ярополку Святославичу — клятва перед лицом богов не пустое слово, не раз подумают, прежде чем нарушить ее.