После того, как все отхлебнули, Ринат улыбнулся:
– Сейчас подоспеет жаркое, а пока ешь суп – поверь мне, он стоит того.
Я ожидал нечто вроде знакомой мне по поездкам в Лоднон pub grub[40], но суп готовил настоящий мастер своего дела – уж не знаю, откуда они брали специи, но бульон был ароматным, мясо в нём – довольно-таки нежным, а ещё в нём были овощи и картофель. Последнее могло лишь означать, что кто-то перенял картофельные грядки, посаженные нашими, и понял, что готовить нужно именно корнеплод.
Я и не заметил, как миска опустела. Ринат, посмеиваясь, сходил за стойку, ещё раз наполнил наши кружки, а затем сказал:
– А теперь рассказывай, что ты вычитал у сей прекрасной дамы.
– Знаешь, Ринат, за год до того, как мы с тобой попали в прошлое, я ездил в Польшу, и из Кракова была у меня поездка в Аушвиц.
– Освенцим.
– Поляки называют город Освенцимом, а лагерь по-немецки – Аушвиц. До сих пор помню газовую камеру и крематорий – остались только первоначальные, в базовом лагере, другие немцы успели взорвать. А в подвалах немцы проверяли действие "Циклона-Б", которым они потом травили заключённых, на советских военнопленных. И множество другого – например, горы обуви и очков, оставшиеся после того, как их хозяев раздели перед тем, как их убить. Так вот, "милая ректорша", как ты её называешь, смело смогла бы заменить коменданта лагеря, да и, наверное, самого Гиммлера.
– Даже так?
– И никак иначе.
И я вкратце рассказал ему всё то, что я прочитал у неё в дневниках.
Никогда я не видел Рината со столь обалдевшим выражением лица. Потом он встряхнулся и сказал мне:
– Ясненько… Ну и что же ты хочешь с ними сделать?
– Мне кажется, что все те, кто имеет хоть какое-то отношение к убийству наших, да и к бесчинствам в отношении ирландцев, заслуживает смертной казни.
– Ты имеешь в виду всех англичан??
– Не всех, а только зверей среди них. И в первую очередь сию, как ты выразился, "прекрасную даму". А также всех, кто участвовал в захвате Бермуд. Всех, кто убивал, и всех, кто принуждал женщин к проституции. Но есть и другие – мастеровые, ирландцы, кабальные слуги[41]. И, наконец, те солдаты и матросы, которые не замешаны в преступлениях.
– Никогда не думал, что ты потребуешь казни для кого-либо. А что прикажешь делать с теми, кто не имеет к этому отношения?
– Зависит от человека. Ирландцам я предложил бы, на выбор, возвращение в Ирландию либо возможность остаться у нас, но только если они согласятся принять православие и выучить русский язык. Кабальным слугам и женщинам, не замешанными в подобные преступления, репатриацию в Англию, либо возможность остаться на таких же условиях – но лишь после определённой проверки. То же и с мастеровыми и крестьянами. А в Ирландию и Англию можно будет их доставить по дороге в Невское устье – мы же пойдём за колонистами, нам они нужны и для Бермуд, и для Барбадоса с Тринидадом.
– Хорошо, а что с остальными?
– Ты про солдат и матросов? Вот они пусть поработают какое-то время – и здесь, и на Карибах. А потом их можно будет вернуть на родину.
Открылась дверь, и вошли двое – светловолосый мужчина лет, наверное, двадцати пяти, и рыжая женщина лет двадцати – чуть "в теле", так, как это обычно бывает у ирландок, но достаточно красивая. Вот только лицо её было заплаканным. Они несли подносы, на которых стояли тарелки с бараниной, щедро присыпанной зеленью, и зелёным соусом – судя по аромату, из мяты. Гарниром был всё тот же картофель, на сей раз жареный. Поставив тарелки на стол, женщина с поклоном удалилась, а мужчина с робкой улыбкой спросил с несомненным североирландским акценом; почти такой же был у моего приятеля, Джона Маккриди из Баллимина, с которым мне довелось работать в далёком будущем.
– Хотят ли джентльмены что-нибудь ещё? Ещё пива?
– Да нет, нам, наверное, хватит, – улыбнулся я. – Скажите, а почему ваша жена такая грустная? Её кто-нибудь обидел?
– А вам это вряд ли будет интересно, – нахмурился ирландец.
– А вы, так мне кажется, из Ольстера? А то мой друг из Баллимины разговаривал почти как вы.
– Из Баллимины? А как его звали?
– Джон Маккриди.
– Знаю я нескольких Маккриди, но Джона не знаю. Может, не из самой Баллимины?
– Может, и нет, – кивнул я. Ведь не рассказывать же ему, где и когда я знал Джона. – А вы, значит, из Баллимины?
– Именно так, господин…
– Принц Николаевский и Радонежский, – сказал замогильным голосом Ринат.
– Проще просто Alexis[42], – усмехнулся я, увидев, как бедный трактирщик побледнел. – А вас как величать?
41
Так назывались люди, которых в счёт стоимости перехода через Атлантику продавали в услужение на семь лет, а затем они получали определённую сумму денег и ружьё; впрочем, хозяин имел права продлить этот срок за "недобросовестность" и "плохое поведение" по своему усмотрению.