Всё это я рассказал Ринату, пока мы шли к ирландскому бараку. В отличие от общежитий, он был построен из камня, с маленькими отверстиями под потолком, в которые не пролез бы даже ребёнок. Вход и выход был через домик с постом охраны; далее находился обнесённый стеной внутренний двор, в котором находились рвы для отправления естественных надобностей – для мужчин и женщин, у всех на виду, что мне сразу показалось возмутительным; даже у нас, с весьма либеральным отношением к наготе, строились отдельные сортиры. Помыть руки можно было лишь в каменном чану, в который изредка подливали воду. Кормили и поили их, как мне потом рассказали, весьма скверно, а в случае, если чья-то работа была признана недобросовестной, могли их лишить и этого. Как ни странно, если в первую зиму многие поумирали от болезней, то среди последних завозов, как с некоторым сожалением писала ректорша, таковых были единицы.
Кабальным же слугам предложили их выкупить прямо здесь, на тех же условиях, что и в Виргинии. Конечно, капитанам пришлось уступить их где-то за две трети цены, но иначе они платили бы за их содержание – в отличие от ирландцев, их нельзя было привлекать к принудительным работам. Схожее предложение получили те ирландцы, который владели ремёслами и были готовы перейти в англиканство; таких оказалось около двух десятков. И тех, и других переселили в одну из казарм – как правило, по две семьи на комнату, но всё было лучше, чем жизнь в бараке. Или тем более в тюрьме.
Последняя, как я и ожидал, оказалась тем самым комплексом зданий, окружённым стеной. Как и в бараке, вход был через здание охраны, которое здесь было двухэтажном; на верхнем этаже располагались комната отдыха и апартаменты палача. В малом корпусе сидели смертники, также там находился карцер – каменный мешок без окон и даже без соломы на полу. Средний же корпус состоял из дюжины камер, каждая из которых была, по моему мнению, похуже карцера, разве что в каждой было одно крохотное окошко под потолком и гнилая солома, кишащая насекомыми, на холодном полу, а также ведро для нечистот в углу – их давно не меняли, поэтому всё вокруг было в продуктах человеческой жизнедеятельности. Как мне рассказали, сначала в каждой камере находилось по трое-четверо, но почти половина скончалась от болезней, а другие, по словам медичек, были крайне истощены и практически все больны.
Имелся ещё и большой корпус, стоявший параллельно первым двум. Его только что построили, и в нём ещё никого не содержали. Камер здесь было двадцать две, и выглядели они так же, как и в среднем корпусе, разве что солома была пока ещё свежей, а вёдра пустыми.
На плацу между корпусами пленные англичане как раз устанавливали виселицу, перенесённую с главной площади. Как мне рассказал один из наших ребят, проблема была в том, что никто из наших не хотел работать палачами. Попросили кое-кого из ирландцев – те сначала испугались, но, когда им сказали, что вешать будут преступников среди англичан, семеро предложили свои кандидатуры. Подумав, я согласился – вряд ли кто-либо из наших пришёл бы в восторг от подобных обязанностей.
Мы с Ринатом вернулись в барак, где люди паковали свои немудрёные пожитки – практически ни у кого ничего не было. Их – мужчин и женщин отдельно – отведут на помывку и на осмотр, а потом расселят по казармам. То же мы собирались сделать и с бывшими узниками.
При моём появлении, ирландцы притихли, глядя на меня с опаской. Я улыбнулся и произнёс:
– Друзья, вы все свободны. У вас есть выбор – кто хочет, того мы доставим обратно в Ирландию, а кто желает остаться на Бермудах и жить здесь свободными людьми, для тех у нас есть два условия. Во-первых, вам придётся принять православие. Во-вторых, научиться говорить, читать и писать по-русски, а также арифметике и начаткам русской культуры. После трёх лет, вы получите русское подданство, и у вас будут те же права и обязанности, как у каждого из нас. Но ваше решение я хотел бы узнать не позднее чем через неделю.
– Свободны? Мы? – И женщина лет, наверное, тридцати-тридцати пяти подбежала ко мне, бросилась на колени, обняла мои ноги, и запричитала:
– Мы все ожидали тяжёлый труд и смерть в Виргинии. Спасибо вам, мистер…
– Князь Алексей Николаевский и Радонежский, – подсказал Ринат. Та лишь заплакала:
– Не наказывайте меня за мою дерзость, светлейший князь, не знала я, кто вы…
Я взял её за плечи и поставил на ноги, сказав ей:
– Милая, у нас становиться на колени нужно лишь перед Богом и царём. Как вас зовут: