Ао, стоявший рядом со мной, сказал что-то на гэльском, и практически вся площадь опустилась на колени. Меня это уже давно раздражало, и я властным голосом сказал:
– Встаньте! На колени вставать нужно только перед Господом нашим Иисусом Христом.
Ао перевёл, и я, подождав, пока все встанут, продолжил:
– Сегодня – великий день. Первый день возрождения свободной Ирландии – той самой Ирландии, которая была светочем Европы в средние века, дав миру непревзойдённую монашескую культуру, литературу, искусство… Той самой Ирландии, которая попала под власть англичан лишь из-за междоусобиц и из-за того, что каждый хотел власти. Недаром ведь говорят, что где два ирландца, там три короля, – переиначил я любимую поговорку Васи Нечипорука.
Народ заулыбался, а я подумал, что пошёл "не в ту степь". "Остапа несло. Он не ел три дня", – вспомнилось мне. Да, нас звали на банкет в честь освобождения города, но я почему-то решил сначала осчастливить горожан и других ирландцев своей гениальной речью, хотя есть действительно очень хотелось. Но сам же напросился, никто меня за язык не тянул.
– Я вижу Ирландию, объединённую в своём разнообразии. Вижу католиков – и протестантов, гэлов – и англичан, дворян, купцов и крестьян. Вижу единого короля во главе – и свободу личности каждого, чтобы страна богатела и процветала. Но сначала нужно победить врага. Враг – это не женщины, дети и старики, с которыми некоторые здесь хотели расправиться, – действительно, мы еле-еле успели предотвратить оргию убийств и изнасилований, на которую нацелились многие повстанцы; хорошо ещё, что этот вопрос я успел обговорить с Ао и его людьми. – Это не английские купцы и не их священники, если они не запятнали себя преступлениями по отношению к ирландцам. А те, кто служил в английской армии и флоте, пусть поработают – на восстановлении того, что англичане разрушили, на постройке домов для тех, кто лишился крова, на возведении новых укреплений и реконструкции имеющихся.
Но, главное, негоже почивать на лаврах. Вы освободили один город – Кинсейл. Да, через него многих вывозили в Новый Свет – на каторжные работы, от которых большинство поумирало бы за считанные месяцы, а многих добродетельных женщин заставили бы заниматься продажной любовью. Но теперь англичане будут их транспортировать через Корк и Голуэй, Уотерфорд и Белфаст – в Ирландии много портов. И, одновременно, попытаются восстановить контроль над Кинсейлом. Именно поэтому вам негоже останавливаться – идите вперёд до тех пор, пока Ирландия не станет свободной! А те, кто попытается договориться с оккупантом за вашей спиной либо выйдут из борьбы, чем они лучше Иуды, продавшего Спасителя за тридцать сребреников? Иуда-то потом понял, что он натворил, но было уже поздно…
А Россия, и Русская Америка в частности, будет вашим другом. И я надеюсь, что в скором времени смогу вернуться на сей благословенный остров и посетить его монарха, – тут я посмотрел на Ао, – и всех вас, живущих в процветающей, мирной, и единой Ирландии.
На этот раз никто на колени не встал, но Ао неожиданно низко мне поклонился, а за ним – и вся площадь. А потом был банкет в одном из помещений Рынка. Конечно, намного больше для этого подошёл бы замок Десмонд, либо бывший кармелитский монастырь. Но замок служил тюрьмой для "политических" – именно там содержались те ирландцы, которых собирались либо казнить, либо выслать в Новый Свет под особой охраной, на верную смерть. А в монастыре англичане сделали пересыльный пункт для ирландских "переселенцев", чья судьба должна была стать лишь немногим лучше "политических". Там содержалось более трёх тысяч человек, спавших вповалку на каменных полах церкви и многочисленных зданий. Многие были простужены, кое у кого, судя по всему, был туберкулёз, и наша медицинская команда делала всё, чтобы, после раненых в форте Джеймс, помочь и этим несчастным. Тем более, что уходить нам нужно было уже ночью – хотелось перехватить англичан ещё до Проливов.
Ещё запомнился разговор с отцом Павлом, католическим священником, которого точно так же держали в замке. Его заинтересовало… православие. Хорошо ещё, что меня в детстве в воскресной школе заставляли зубрить десять отличий в нашей доктрине. Выслушав их, он задумался: