Миленькая голландка тотчас загремела ключами и впустила меня в избушку, состоящую из одной рабочей комнаты и небольшой кухни. Обстановка самая простая, ненарушимо сохраняемая здесь уже почти 200 лет. Постель Петра помещалась в каком-то шкафу, по тогдашнему голландскому обычаю. По стенам развешено несколько гравюр, портретов Петра и целая коллекция изречений в старинных рамках, под стеклом; среди этих изречений некоторые оказались на русском языке, вот они:
1. Какову Он Россию свою сделал, такова и будет: сделал добрых любимую, любима и будет; сделал врагам страшную, страшная и будет; сделал на весь мир славную, славная и быти не престанет.
(Надгробное слово Феофана Петру Великому).
3. По поводу посещения Наследника Цесаревича в 1839 году.
Из книги, куда я занес и свое имя, я узнал, что тут бывает довольно много посетителей, но гораздо больше иностранцев, чем русских. Как известно, домик Петра в 1886 г. подарен тогдашним королем Вильгельмом III в Бозе почившему императору Александру III. После моего возвращения в Россию заботами русского правительства взамен деревянного колпака выстроен кирпичный дом и приняты все меры для обеспечения домика великого Преобразователя России от пожара.
Затем проводник провел меня и в те мастерские, где, по преданию, работал Петр. Над калиткою имеется старая вывеска:
Schmiderei van dri hamers. 1676.
В этой «кузнице трех молотков» и теперь еще строят небольшие суда. У проводника я приобрел несколько фотографических карточек, изображающих жизнь Петра в Заандаме. Расставаясь, я был удивлен умеренностью требований проводника и почти насильно должен был принудить его взять больше, чем он спрашивал.
Только возвратясь на пристань, я вспомнил, что сегодня еще не обедал, и потому просил подать себе кушать. Заандамский обед оказался не изысканным, но вкусным и приготовленным из свежей провизии, как вообще приготовляется всегда пища в Голландии. Здесь же я отведал и голландского пива; оно довольно густо и, быть может, питательно, но вкус его неважный.
Вернувшись в Амстердам, я решился посетить еще мастерскую бриллиантщиков, которыми этот город славится издавна. К сожалению, проводник-еврей провел меня в какую-то убогую мастерскую, в которой у небольших станочков сидели рабочие. Станочек представляет круглый железный диск, смазанный маслом и быстро вращаемый при помощи бесконечного ремня от общего для всей мастерской двигателя. Рабочий держит алмаз в куске свинца и последовательно шлифует ту или другую грань. В масло на диск подсыпается понемногу алмазная пыль. Работа по виду самая простая и однообразная, но она требует большой опытности, так как грани шлифованного алмаза должны составлять между собою определенные углы. Я пробыл в мастерской всего несколько минут, но еврей-проводник потребовал такую плату, как будто он водил меня целый день. Я пытался его пристыдить, совершенно упустив из вида, что еврей, да еще амстердамский, вряд ли может иметь какой-нибудь стыд.
Так как до поезда оставалось еще около часа, то я поневоле должен был бродить по улицам без определенной цели. Останавливаясь у некоторых замечательных зданий древней архитектуры, я выдал в себе иностранца и приезжего, и вот новый еврей вздумал предложить мне свои услуги для осмотра каких-то тайных притонов, которыми, по его словам, особенно славится Амстердам. Несмотря на дружеские советы оставить меня в покое, злополучный еврей продолжал приставать и увлекать меня в узкие и мрачные переулки. Видя, что увещания не действуют, я принял наконец решительные меры, и лишь тогда непрошеный чичероне отвязался от меня.
Поезд, с которым мне пришлось ехать в Утрехт, был скорый и состоял из прекрасных и весьма чистых вагонов. Кроме разных других необходимых удобств, я впервые увидал здесь остроумное приспособление для помещения зонтиков, на случай, если пассажир вошел в вагон с мокрым зонтом, прямо из-под дождя: у боковых стенок диванов имеются фарфоровые поддонники, куда можно поставить зонтик, причём вода будет спокойно стекать в поддонник, не беспокоя пассажиров и не повреждая обивки диванов.
Возвратившись в Утрехт, я уже предвкушал удовольствие отдыха и сна после столь утомительного дня, но лакей в гостинице вручил мне письмо от профессора Аудеманса, который извещал, что сегодня имеет быть очередное ученое заседание у профессора геологии Вяхмана. Жаль было бы не воспользоваться столь любезным приглашением, и потому я тотчас переоделся и пустился разыскивать сообщенный адрес. Несмотря на то, что я пошел в сопровождении лакея гостиницы, всё-таки квартиру я нашел не сразу, главным образом потому, что в Утрехте, не взирая на 80 000-ое население, улицы по ночам почти пусты и освещаются довольно слабо. Так или иначе, квартира была наконец найдена, и я очутился в весьма радушном кружке утрехтских профессоров, между которыми один оказался даже жившим одно время в Юрьеве (Дерпте), и чрезвычайно интересовался всем, что делается в России. Обычай собираться поочередно у одного из профессоров еженедельно нельзя не назвать очень хорошим. Такие частные собрания имеют всегда более задушевный характер, чем официальные факультетские заседания; но они особенно ценны для приезжего иностранца, так как позволяют в короткое время и хотя в общих чертах ознакомиться с внутреннею местною университетской жизнью. Несмотря на то, что большинство профессоров были голландцы, мы провели всё время в самой оживленной беседе каждый из присутствующих отлично объяснялся по-французски, по-немецки или по-английски.