У кого были сундуки и ящики в трюме, тот принужден был ожидать очереди для таможенного осмотра. Мои же ручные чемоданы подхватил какой-то носильщик и так быстро зашагал по пристани, что таможенные чиновники только махнули рукою, и вот я уже в английском кэбе и еду прямо на воксал железной дороги. Тут я запасся прямым билетом в Париж черев Лондон. Вторичное плавание по океану показалось мне короче и легче первого, и теперь я не чувствовал никакого утомления.
Рассматривая по дороге в Лондон из окна вагона роскошные луга, парки, старинные замки и новенькие изящные коттеджи, я невольно сравнил Соединенные Штаты с Англией. Как тут всё обстроено, как утилизирован каждый клочок земли, какие тут на каждом шагу исторические воспоминания! Нечто подобное можно уже видеть и в восточных штатах Америки, приблизительно до меридиана Чикаго; далее же на запад лежат по большей части еще совершенные пустыри.
Расстояние от Ливерпуля до Лондона равно 201-й миле, т. е. более 300 верст; я пролетел его в течение четырех часов. Единственная короткая остановка была в Манчестере. Тут я, по примеру других пассажиров, запасся так называемою «luncheon basket» — корзинкою с завтраком. За три шиллинга вы получаете целый ворох сандвичей, большой кусок ростбифа, несколько сладких пирожков и бутылку эля (или минеральной воды). Такой завтрак истребляется дорогою, а корзинка с посудою и салфеткою сдается кондуктору. Конечно, это далеко не то, что «dining car» в Америке, но всё же представляет известные удобства для пассажиров, дорожащих временем.
В 31/2 часа дня я прибыл в Лондон и мог бы немедленно ехать дальше, но, рассудив, что явиться в Париж к нови совершенно то же самое, что и рано утром, я решился воспользоваться вечерним поездом, а теперь погулять по Лондону и купить кое-какие книги. Не знаю, всем ли известно, что в Лондоне существует целая улица, где нет других магазинов, кроме книжных. Эта улица называется Paternoster row (улица Отче Наш). Для библиофилов это настоящий клад.
Вечером я был уже опять в вагоне и поехал в Нью-Гевен, где тотчас пересел на старый и грязноватый пароход «Rouen». После четырехчасового плавания через Ламанш показались береговые огни, и я был в виду Франции (у Диеппа). Не могу не признаться, что меня охватило радостное чувство, когда я ступил наконец на землю родного материка. Море представляет до сих пор еще такую капризную стихию, что, пока не ступишь на материк, нельзя ручаться, что вернешься благополучно домой.
Французик-носильщик, довольно оборванный, со стучащими при каждом шаге неуклюжими деревянными башмаками, схватил мои вещи и потащил в огромную буфетную залу, где надлежало переждать около получаса отхода поезда. Было 3 часа утра, и полная темнота на дворе; но буфет был ярко освещен газом, а молодая задорная француженка с наигранными глазами бойко угощала всех вошедших кофе с молоком и жесткими французскими булочками. После флегматических манер англичан мне показалось тут весьма уютно. Публика весело болтала и курила, что в английских столовых, как я упоминал раньше, отнюдь не допускается.
Наконец объявили, что поезд готов, и мы повалили на платформу. Хотя французские вагоны были тесны и грязноваты, но я очутился один в 8-миместном отделении и, будучи измучен бессонною ночью, тотчас растянулся на мягком диване и великолепно заснул. Таким образом мне вовсе не пришлось видеть Диеппа, хотя, по рассказам, это очень миленький портовый городок с 25 000 жителей, замечательный в историческом отношении: отсюда первый английский король Вильгельм, покинув материк, поплыл для завоевания Англии в 1066 году.
Проехав Руан и несколько мелких городов, я проснулся уже утром около 6-ти часов. Было светло, и Солнце ярко освещало маленькие беленькие домики, красиво разбросанные по живописной холмистой долине реки Сены. На полях уже виднелись рабочие в своеобразных костюмах. На ближайшей станции, где я вышел промять ноги, оказалось чисто французское оживление и веселая болтовня. Первое, что мне бросилось тут в глаза, был большой жестяной ящик с надписью, приглашающею путешественников опускать туда старые газеты, от продажи которых будто бы воспитываются какие-то сироты. По-видимому, французы, при всей своей веселости, народ практичный и любящий экономию. Нигде в других странах мне не случалось видеть таких ящиков.
Вот направо от пути показалась гигантская Эйфелева башня, хотя до Парижа было еще далеко. Но чем дальше, тем постройки становились крупнее и чаще, и ровно в 7 часов утра поезд подкатил к воксалу (Gare Saint Lazare), устроенному в какой-то громадной выемке, окруженной массивными и довольно мрачного вида постройками. Я был теперь почти в самой середине Парижа.