— Как ты не помнишь? В блокаду у нас вещи покупала… Красивая такая… Ты еще просила не пускать ее к нам.
— Эта кровопийца! — вскипает Ляля. — Жива, значит, голубушка! А ей еще тогда «вышка» полагалась.
— Ну, это ты хватила!
— Да, да! Спекуляция продуктами в осажденном городе — мародерство. А за мародерство в военное время — расстрел.
— Жизнь ее наказала. И может быть, страшнее…
— Знаешь, Ришка, когда я сидела под твоей дверью и продумывала версии твоей гибели, — без всякой связи говорит Лялька, — я поняла: ты самый дорогой мне человек. Естественно, я люблю своих девчонок, очень привязана к Мишке, а ты для меня и мать, и сестра, и подруга… Главный мой человек! — обнимает она Римму.
— А ты — мой единственный…
— Неправда! — вскидывается Ляля. — А банда твоих мальчишек-девчонок?
— Почему «банда»? — обижается Римма. — У тебя не к месту лезут профессиональные выражения. И как бы я жила без них? Ты ведь так далеко…
— Больше на день не расстанемся! — категорически заявляет Ляля. — Улетишь со мной, к августу вместе вернемся совсем. На день тебя не отпущу! — и, помолчав, с некоторым удивлением говорит: — А ведь ты счастливый человек, Ришка… Несмотря ни на что — счастливый!
— Несмотря ни на что… — задумчиво отвечает Римма.