И вот команда:
— Запуск!
Глухой нарастающий гул возвещает о том, что начал вращаться вал турбины. Потом раздается пронзительный свист. Механик, словно в салюте, вскидывает вверх руку — есть пламя! А секунды спустя неистовый рев обрушивается на все окрест, потом смолкает, словно захлебнувшись, и тогда наступает особая, звенящая тишина, в которой Георгий слышит частые удары своего сердца. Потом снова грохот, бушующий напор раскаленных газов.
Опробываются различные режимы работы двигателей. Замеряются расход топлива, температура газов в реактивном сопле, давление в камерах сгорания. Специалисты отмечают малейшие отклонения стрелок приборов, чутко слушают одним им понятные оттенки голоса турбины и по едва уловимым тонам решают, все ли нормально.
— Работает как часы, только немного погромче, — говорит Георгию старший инженер, когда двигатель выключают и торжественную тишину нарушает лишь легкое потрескивание остывающего металла. — С таким «движком» можно хоть куда! Не подведет.
Шли дни. Мосолов входил в роль хозяина нового самолета. Приезжая чуть свет на аэродром, он торопливо шел на стоянку, забирался в кабину и сидел в ней часами, запоминая расположение приборов, секторов, кнопок, тренируя память в определении расстояния до земли, имитируя работу с арматурой кабины в полете.
Потом начались пробы самолета на рулежке. Георгий сначала медленно «прогуливал» его по взлетно-посадочной полосе, потом гонял по прямой, постепенно увеличивая скорость. Вот уже машина оторвалась от бетонной полосы, чтобы тут же снова коснуться ее колесами. За те несколько секунд, которые она находилась в воздухе, нужно было узнать очень многое, а главное — убедиться, что взлет и посадка не таят в себе каких-либо неожиданностей.
Самолет раскрывал свой характер не сразу. Одну и ту же пробу приходилось проводить много раз. А потом летчик допоздна распутывал сложные сплетения познанного и непознанного. Все, что вызывало хоть малейшие сомнения, вновь проверялось. Отрыв — посадка, отрыв — посадка… Просто? Совсем нет!
Георгий все увеличивал продолжительность подлетов. Теперь машина находилась в воздухе 5, 8, 10 секунд. А потом скрипели тормоза, метался за килем тормозной парашют, и самолет нехотя останавливал бег у самого конца взлетно-посадочной полосы. На стоянке вокруг него собиралась группа людей, которые осматривали шасси, замеряли температуру покрышек, тормозных дисков. Георгий спокойно ждал окончания «консилиума», получал «добро» и спустя несколько минут снова заставлял машину, рожденную для стремительного полета, делать короткие подлеты над землей.
Вот так же, наверное, поднимались в воздух первые неуклюжие аэропланы. Тогда это считалось полетом, знаменовало великую победу человеческого разума над силами природы. А сейчас Георгий, отрывая машину от земли, еще не летал — он лишь проверял ее «умение» держаться в воздухе. Ему самому уже хотелось порой вывести двигатели на полные обороты и прошить белой строчкой конденсата голубой шатер неба; казалось, пора прекратить надоедливые подлеты и перейти к настоящему делу — ведь он уже убедился, что самолет послушен воле летчика, легок в управлении.
Но регламент испытаний имеет силу закона. Он не чья-то прихоть, не канцелярский документ, но и не амулет, оберегающий от всех опасностей. В нем обобщен опыт поколений летчиков, инженеров, ученых; он закрывает путь опытному образцу в небо до тех пор, пока остается хоть малейшее сомнение в способности новой машины взлететь и произвести посадку.
Позже можно будет выяснить, как ведет себя машина при максимальных перегрузках и скоростях на различных высотах, как выходит из штопора, легка ли на пикировании. А сейчас терпение и терпение. В этом залог успеха. Взлететь и тут же сесть, скажем, на спортивном самолете не проблема — чуть ли не любая грунтовая площадка пригодна. А здесь современный сверхзвуковой истребитель! Да и в его кабине далеко не курсант, а летчик-испытатель. Он учил машину летать точно так же, как заботливые родители учат ходить на вожжах своих малолетних детей, предоставляя им все больше самостоятельности. Рано или поздно дети твердо станут на ноги. Такое время обязательно приходит. Пришло оно и для первого опытного самолета Георгия Мосолова.
Как это нередко бывает, ожидание чего-то большого, необыкновенного оставляет в памяти гораздо больший след, чем само событие. Сколько передумаешь, переживешь, если на это есть время, пока подойдешь к заветной цели! А там, глядишь, миновал рубеж — и впереди уже новый, еще более желанный.