— Понимаю, Григорий Александрович. Но ведь когда все готово, жалко и минуту потерять.
Прошло несколько томительных дней. Ветер то разгонял, то снова нагонял тучи. Солнце лишь изредка пробивалось сквозь плотный облачный заслон. В разрывах голубели осколки неба. Казалось, оно тоже ждет.
С аэродрома Георгий уезжал уже поздно. Хотелось дождаться точного прогноза на завтра. А оно, это завтра, все не приходило.
— Ну, что там слышно? Какая погода? — спрашивал опять у синоптиков.
— Без изменений, — следовал ответ.
— Погода пять-ноль не в нашу пользу, — невесело констатировал ведущий инженер, который, казалось, больше самого Мосолова переживал этот, как он говорил, вынужденный прогул. — Плохая, словом, погода, — добавлял он с грустью. — Опять без галош гулять не пустят.
Наконец 31 октября 1959 года разрешение на полет было получено. Серебристый Е-66, подобно ракете, промчался над аэродромом и унесся ввысь, оставив за собой прозрачный шлейф раскаленного газа.
До мерной базы лететь недалеко. На большой скорости — считанные минуты. Но прежде чем начать разгон машины, Георгий должен был вывести самолет точно на заданный рубеж. Высоту 13 500 метров набрал быстро. Дальше летчика заводили с земли с помощью точнейших приборов. Они как бы прокладывали для него тропу в небе.
Знакомый голос в наушниках передал, что надо взять чуть вправо — всего на несколько градусов. Георгий выполнил команду, одновременно разыскивая знакомый ориентир, по которому рассчитал выход к рубежу.
Еще в тренировочных полетах он приметил на фоне пестрых квадратов узкую серебристую полоску с характерным изгибом. Излучина реки была отличным ориентиром для захода. Над ней требовалось лишь выполнить маневр — пролететь так, чтобы линия полета, если ее мысленно прочертить по земле, коснулась вершины изгиба. Отсюда и следовало начинать разгон.
«В воздухе летчик является художником, и небо — его полотно. На земле он должен придерживаться кем-то ранее проложенных путей. Там ему не хватает третьего измерения. Оно только здесь». Так сказал кто-то из друзей.
Формула правильна, но недостаточно полна. На истребителе летчик должен быть универсалом. Он один работает в полете за троих — за штурмана, за радиста, за пилота. И хотя современный самолет несет на себе множество приборов и автоматов, облегчающих труд летчика, ему приходится изрядно потрудиться. Особенно тогда, когда предстоит «ювелирная» работа.
Георгий улыбнулся своим мыслям. Интересно устроен человек! Казалось бы, в такой момент он обязан думать только о рекорде, а в голову лезут всякие воспоминания, сравнения. Летчик-художник! Летчик-универсал! Смешно!..
А земля корректирует полет. С пункта управления передали, что до мерной базы осталось 120. Каждый из этих 120 километров должен дать ожидаемый, совершенно определенный прирост скорости. И самолет летел все быстрее и быстрее, поглощая пространство. Стрелка указателя скорости уже подошла к цифре 2000.
«Ага! Теперь уже близко. Нажми!» — подбадривал летчик сам себя. Самолет вел себя отлично. Значит, можно выжимать еще!
До предела напряжены нервы, зрение, слух. Уж очень велик в таком полете объем работы: и строгое выдерживание режима, и ориентировка, и радиопереговоры с землей. В поле зрения летчика — десятки приборов, и все их показания должны соответствовать заданным, на каждое отклонение стрелок нужно немедленно и правильно реагировать.
«Интересно, о чем думал в такой же момент Ирвин?»
Додумать до конца Мосолов не успел. Размышления прервала команде с земли:
— Режим!
Это означало, что самолет пересек границу мерной базы. Теперь — только приборы! И спокойствие, если оно возможно в такой момент.
А на земле волновались и ждали. Операторы едва успевали отсчитывать квадраты, которые проходил крылатый управляемый снаряд, перед тем как влететь в «мишень».
Георгий видел, как стрелка указателя скорости пересекла заветное деление. Самолет не только оставил позади звуковой барьер, но и сделал как бы два шага за него.
И снова команда:
— Конец режима!
Коридор пройден. На это потребовалось всего 26 секунд. Если 17 642 разделить на 26 и умножить на 3,6, то получится скорость в километрах в час. Это нетрудно прикинуть в уме — не зря же он «грыз» математику. Получилось, что скорость вдвое превысила звуковую. Рекорд американского летчика еще существовал в таблице ФАИ, а здесь, в подмосковном небе, его наполовину уже не было. Вторая половина была в руках летчика и спортивных комиссаров, которые потом тщательно проверят все данные и дадут заключение: все ли условия полета выполнены в соответствии с нормативами ФАИ.