- Что ж славное панство желает послушать? Со всех сторон посыпались заказы. Вагант поднял глаза к потолку, с которого спускалась цепь с привешенной к ней железной чашкой с маслом, где плавало несколько горящих фитилей, и запел простую, трогательную песню о юноше-олене. Крики, ругательства и громкие разговоры как-то невольно затихли сами собой, Все сидели молча и слушали. Хозяин шинка так и остался стоять между столами, с пустым жбаном в руках, слушая пение. Какой-то старый солдат, подперев огромной ладонью обветренное, загрубелое лицо с седыми длинными усами и глубоким шрамом через весь лоб, вдруг, бросив с проклятием свою кружку на деревянный пол, разразился громким пьяным плачем. Вытерев вспотевший лоб, вагант добродушно и просто обратился к слушателям: - Попрошу панство минуту отдыха. Со всех сторон послышались возгласы восхищения и похвалы. К нему подошел с кружкой вина Штепан: - Вот, дорогой друг, выпейте за нашу Чехию! - Благодарю, пане! - учтиво поблагодарил вагант и осушил кружку. - Я хочу, чтобы вы пропели в честь нашего мистра пана Яна Гуса. Он очень любит чешскую музыку, и ему ваше пение доставит истинную радость. - Для пана Яна Гуса, вифлеемского проповедника? Да я для него готов петь целые сутки без отдыха! К ваганту подошел студент Мартин Кржиделко И тоже поднес вина: - Наши студенты просят вас спеть нашу студенческую, если вы знаете... ту, про бискупа Абецеда18. Вагант рассмеялся: - Извольте, но кого из нас бить будут - запевалу или хор? - Пусть только попробуют! Начинайте. Вагант взял несколько аккордов и под забористый. плясовой аккомпанемент запел: Храбрый бискуп Абецеда Заставлял врагов бледнеть, Только азбуки наш бискуп Был не в силах одолеть! Хор студентов дружно грянул припев: Ай да Збынек, славный бискуп, Преотважно воевал! Но как взялся он за книги Ничего не разобрал! По погребку раскатился оглушительный хохот. Хохотали все: подмастерья, солдаты, шляхтичи, и даже несколько почтенных панов в дорогой бархатной одежде лукаво усмехались в усы. Не смеялись только немцы; они угрюмо слушали пение и тихонько о чем-то переговаривались. Когда студенты закончили последний куплет, немцы как один запели: Ах, плохо, ах, плохо! С Гусинца дурак Пророком себя объявляет, Себя превозносит он громко святым, А церковь нещадно ругает... - Эй! - крикнул Ратибор. - Паны немцы! Мы вас в наших песнях не поносили... так не годится... добром просим - перестаньте! Из-за стола немцев с шумом поднялся высокий красивый молодой человек, судя по богатой одежде принадлежащий к пражской аристократии. Подскочив к ваганту, он вырвал из его рук цитру и бросил ее об пол, а ударом кулака сшиб певца с ног. Уже лежащего ваганта молодой рыцарь яростно пихнул ногой: - Ах ты, ушибленный богом! Чтоб твоя мать захлебнулась в крови! Он хотел уйти на свое место, но чья-то рука схватила его за воротник. Рыцарь вырвался и повернулся лицом к противнику. Перед ним с разъяренным лицом стоял Ратибор: - Баварская скотина! Убить тебя мало... - К дьяволу! - заорал рыцарь. - На тебе! Но Ратибор ловко перехватил руку рыцаря, в которой блеснул клинок длинного кинжала. Ратибор с налитыми кровью глазами сжал руку рыцаря и круто повернул ее; рыцарь закричал. Ратибор выпустил руку; кинжал звякнул, упав на пол, а рука бессильно повисла. Рыцарь стоял с закушенной от боли губой, бледный как мертвец. - Ратибор, берегись! - крикнул Штепан. Мгновенно обернувшись, Ратибор увидел, что другой молодой немец стоит позади с поднятой тяжелой кочергой. Ратибор прыгнул и вырвал у него кочергу. - Погляди сначала, падаль в бархате, на кого прешь! Схватив за оба конца кочергу, Ратибор на глазах у всех тут же скрутил ее в узел и этим железным узлом с размаху ударил противника. Раздался вопль, немец схватился обеими руками за лицо; кровь лилась через его ладони на пол. На Ратибора кинулось сразу несколько человек. Он схватил табуретку и грозно поднял ее над головой. Из-за столов выскочили студенты и ремесленники и с возмущенными криками бросились на немцев. Шинок мгновенно превратился в место побоища: летели кружки, со звоном падали медные жбаны, грохотали переворачиваемые столы и скамейки. Несколько человек уже свалились с окровавленными головами на мокрый от разлитого пива пол, кое где блеснули в руках ножи... Не принимавшие участия в свалке поспешили оставить поле битвы, где и им грозила явная опасность оказаться случайно с проломленной головой или с выбитыми зубами. Штепан схватил ваганта за руку и вывел из шинка, а сам вновь сбежал вниз помогать Ратибору. Хозяин взобрался на бочку с пивом и завопил что было сил: - Панство, если вы сейчас же не перестанете лупить друг друга, я бегу и зову городскую стражу! Клянусь святым причастием, всех вас отдам стражникам!.. Ну! Эй, Тума, Янда, бегите за стражей, живее!
Или угроза шинкаря, или усталость убавили пыл бойцов, и немцы один за другим стали покидать шинок, уводя с собой раненых. Последний из них, стоя на ступеньках, со злобой крикнул Ратибору: - Пусть я лишусь вечного спасения, если ты не будешь висеть на Староградской площади! - и поспешно бросился догонять своих товарищей. Студенты, расплатившись с хозяином и перевязав пострадавшим раны, тоже стали собираться. Штепан пожал Ратибору руку и побежал искать ваганта, а Ратибор, все еще не пришедший в себя после потасовки, медленно стал подниматься вверх по скользким ступенькам лестницы. Он оглянулся, ища рыжего Гавлика, но подмастерье, очевидно, уже ушел с другими. Из темноты к Ратибору подошел незнакомый человек и сказал ему низким и твердым голосом: - Пойдем вместе, я хочу сказать тебе несколько слов. При слабом свете фонаря над входом в шинок Ратибор разглядел мужчину средних лет, одетого по-польски - в легкий жупан с откидными рукавами. В осанке его чувствовалась большая физическая сила, лицо было суровым и мужественным. Спокойный, но властный тон незнакомца заставил Ратибора подчиниться и послушно следовать за ним. - Долго говорить не буду. Ты знаешь, кого ты изувечил? - Нет, пане, откуда мне знать всех немцев! - Один - молодой барон Ульрих фон Зикинген, а второй - племянник коншеля Курта Штабера. За то, что ты их изувечил, тебя повесят. - Но, пан, что бы вы на моем месте делали? - Я? Конечно, отлупил бы их не меньше, чем ты. Я вовсе не порицаю тебя, а просто, как ближнего своего, предупреждаю. Ратибор понимал, что незнакомец прав. Немцы не успокоятся, пока его не казнят. Незнакомец не торопясь разговаривал с Ратибором таким тоном, как будто давно его знал: - Ты парень хороший, настоящий, честный чех, и из тебя выйдет толк. Но ты стоишь на дурной дороге. Ты любишь родину и свой народ, ты ненавидишь его врагов и мечтаешь освободить от них Чехию. Но не пивом и вином, не в кабацкой драке надо служить своей родине. Тут ты дальше виселицы не пойдешь и выше петли не подымешься. Если тебе охота драться с немецкими насильниками, едем со мной в Польшу. Немцы-меченосцы стремятся задавить Польшу и Литву, как задавили уже Поморье и Пруссию... В Польше - там каждая пара здоровых рук и сердце воина дороже золота. Согласен ехать? Ратибор с секунду подумал о том, как примут дома его отъезд, и сообразил, что для его родителей лучше, чтобы их сын сражался в Польше, чем, как преступник, погиб от руки палача. - Согласен. Вот моя рука! Ратибор протянул руку, и незнакомец крепко ее пожал. Ратибор почувствовал, что встретил руку ничуть не слабее его руки. - Прошу прощения, как мне пана называть и где мне его найти? - Зовусь я Ян из Троцнова, а найдешь меня в Вышеграде, в королевском замке. Жду тебя завтра в полдень. Кланяйся старому Войтеху, он меня хорошо знает. И не пей, Ратибор, больше - ты теряешь голову. Пока же будь здоров! Вернувшись домой, Ратибор, несмотря на поздний час, пошел к отцу. Войтех еще не спал. Гавлик не выдал молодого хозяина, и старик ни о чем не знал. Поэтому он удивленно посмотрел на сына. Ратибор же, не колеблясь ни секунды, просто и коротко рассказал ему все, что произошло. Он приготовился к грозе, зная вспыльчивый и властный характер отца, и был изумлен, когда Войтех не только не обругал его за буйство, а только спросил, когда он должен пойти к Яну из Троцнова. - Завтра в полдень. - Тебе надо уезжать как можно скорее. Попроси от меня пана Яна, чтобы он на эти дни забрал тебя к себе в Вышеград. Там тебя не достанут, а здесь ты пропадешь. Я же приготовлю для тебя и оружие, и доспехи, и коня, и все, что нужно для дороги. Когда все будет готово, с Гавликом пришлю к пану Яну. Пока иди, ложись спать... Что ж, может, это и есть твоя дорога - не делать оружие, а действовать им для нашей Чехии.
3. ДРУЗЬЯ И ВРАГИ Мрачный, холодный зал Каролинума в это утро имел необычно оживленный и до некоторой степени даже праздничный вид. Наступал последний день традиционного, ежегодного университетского диспута. В течение нескольких дней доктора богословия и магистры свободных искусств выступали перед многочисленной аудиторией, соревнуясь в искусстве сложнейшей, как паутина, схоластической премудрости. Когда прозвучала в переполненном зале Каролинума торжественная формула окончания диспута, присутствующие густым потоком двинулись к выходу. Штепан отыскал в толпе студентов своего друга Мартина Кржиделко и, взяв его за руку, энергично работая локтями, пробивался через толпу слушателей к группе магистров, среди которых виднелась фигура его наставника Яна Гуса. По лицу магистра было видно, что диспутом он доволен. - Пане мистр, мы с Мартином хотели бы отлучиться из бурсы до вечера. Мне надо навестить моих родных в Новом Месте. Гус прервал разговор и поглядел на студентов: - Идите, дети мои, идите. - Затем озабоченно добавил: - Но, проходя через Старое Место, будьте внимательны и осторожны. Запрещаю вам искать ссор и затевать споры. Помните: в Праге сейчас неспокойно. Штепан и Мартин поклонились своему наставнику и стали пробиваться к выходу. Штепан с приятелем направились через улицы Старого Места к Новому Месту, чтобы попасть к дому Дуба. Узкие, извилистые улицы были покрыты еще не высохшими лужами, в которых, наслаждаясь весенним солнышком и блаженно похрюкивая, нежились свиньи. Среди куч мусора не торопясь прогуливались козы и куры. У ворот мирно дремали собаки. Приятели шли, оживленно обсуждая закончившийся диспут. С восхищением говорили они о Яне Гусе и о том, как смело он выступал на диспуте в защиту учения Виклефа19 и как обличал папский престол и всю римско-католическую церковь. Мартин слушал своего друга и вдруг воскликнул: - Гляжу на тебя и диву даюсь! Только сравнить, каким ты год назад появился в бурсе и каков сейчас! Пришел тихий, робкий, а стал такой бравый да толковый жак, что любо посмотреть. А послушать тебя - одно удовольствие! Клянусь Аристотелем! Штепан был смущен похвалой приятеля: - Я самый обыкновенный жак - и всё. Хотя, конечно, за этот год я здорово переменился. И все благодаря мистрам Яну Гусу и Иерониму Пражскому. Они научили меня искать правду, любить правду и не бояться говорить о ней людям.
- Вот это ты верно сказал! - живо подхватил Мартин. - Я уж не знаю, любит ли кто у нас больше Чехию и наш народ, чем мистр. Студенты проходили мимо церкви св. Галла и увидели толпу богато одетых немцев, слушавших горячую речь жирного монаха в коричневой рясе с капюшоном, подпоясанной веревкой. Он яростно выкрикивал по-немецки проклятия, неистово вздымая к небу сжатые кулаки. Когда Штепан с Мартином приблизились к толпе, Мартин беспечно сказал Штепану по-чешски: - Погляди, Штепан, капюшонник кого-то клянет. Не нас ли? Услышав чешскую речь, монах и его слушатели разразились ругательствами: - Виклефисты проклятые! Исчадия дьявола! Псы чешские! Кто-то пронзительно засвистел. Поднялся неописуемый гам. Из узких окон, из резных дверей стали выглядывать мужские и женские лица; из ворот и калиток выбегали мальчишки. В приятелей посыпались камни и грязь. Камень больно ударил Штепана в спину. Штепан от злости и боли побагровел, быстро нагнулся и схватил здоровенный булыжник. Мартин дернул его за рукав: - Брось, Штепанек! Забыл, что мистр приказывал? Штепан нехотя отшвырнул камень и тут же заметил, что его "разумный" друг держится за рукоятку ножа. Штепан засмеялся: - Эге! Меня увещеваешь, а сам нож готовишь! Мартин смутился: - Это я так... на всякий случай... Товарищи ускорили шаг, и преследование прекратилось. - Ну и скоты! Словно здесь не чешский, а немецкий город, - сказал Мартин. - Сейчас они злы. После Кутногорского декрета они каждого чеха разорвать готовы. - Архиепископ Збынек-то, говорят, чуть от злости не взбесился, когда услыхал, что на диспуте наши магистры защищали Виклефа. - Вот он и трахает проклятиями на наших мистров за этот диспут. - Как бы бискуп этими проклятиями сам не подавился: весь народ за нашего мистра... А вот и Оружейная улица! - Погляди, Мартин, народ как будто неспокоен. Действительно, на улице собирались группы горожан-чехов. У одной из групп окликнули студентов: - Здорово, жаки! Что там в Старом Месте слышно? Говорят, немцы Вифлеемскую часовню громить собираются? Штепан, не останавливаясь, на ходу бросил: - Пока все спокойно, но немцы, видно, драки ищут! Подошли к дому Войтеха. Текла пригласила студентов: - Заходите в комнаты, снимайте плащи, садитесь. Рассказывайте, что в мире делается. Пока Мартин с увлечением посвящал Теклу во все новости, Штепан прошел в мастерскую. Там, как всегда, кипела работа. Увидя входящего племянника, Войтех, вытирая на ходу черные от копоти руки, подошел к нему: - Ого! Штепанек! Давно не был. А мы тут от зари до зари - заказов выше носа. Старик вернулся к наковальне, а к Штепану подошел Ратибор, такой же закопченный, как и отец. - Штепан, подойди-ка сюда, я кое-что для тебя изготовил. Сущую безделицу. Они прошли в угол мастерской, и Ратибор бережно снял с гвоздя длинный, изящно отделанный серебром кинжал: - Хотя студентам и не разрешается носить оружие, но в теперешнее время он может тебе пригодиться. Прими мой братский подарок. Штепан вынул кинжал из ножен и с удовольствием взглянул на серовато-белую поверхность отточенного, как бритва, клинка. - Спасибо, брат! Мне уже давно хотелось иметь такой. Славный кинжальчик! Ратибору было приятно, что Штепану понравился кинжал его работы. - Не стоит благодарности, Штепан. Стилет так себе, самый обыкновенный. Как кончу возиться с этим топором - приду, поговорим.