Жарко и душно в городке. У реки прохладно, да не очень и разденешься — вредный комар, язви его в душу, налетает тучей. Старожилы — те люд привычный даже к комарам, раздевшись по пояс, баты подделывают, шесты подтесывают, курят и молчат. А вот новоприбывшему лучше пропариться в одежке, а тело свое комару давать опасно — неделю спать не будешь, мать не раз вспомнишь. Татарская орда — вот и все определение камчатского комара.
«Воды б из родника, да зачерпнуть бы листом лопуха», — подумал Галл, осматривая городок, и против Петропавловской гавани он показался ему и впрямь столицей. И пока прибывшие с ним люди поспешали с шутками к реке и уже шлепали по воде, довольные, что путь кончен, Галл все смотрел на церковь старенькую, побитую дождями, на дома служащих, на юрты ительменов.
Совсем неожиданно вывернулся Усков, загорелый, чернобородый и лохматый. Пропотевшая рубаха поверх штанов, штаны тоже лохматые, потерявшие свой цвет и тяготеющие к черному. Он заулыбался.
— С прибытием, ваше благородие, заждались… Знаю, знаю, — предупреждая вопрос Галла, замахал он руками, — судно еще не закладывали. Так и закладывать когда… Только-только лес справили, ухайдокались малость. Плотников вот так надо, — он резанул себя по горлу пальцем.
— Веди к верфи, — Галл с резкостью оборвал Ускова, и тот, крякнув, зашагал немного впереди, загребая пыль.
— Ты что же, в могилу меня вогнать хочешь! — прикрикнул Галл. — Дышать нечем!
Тогда Усков обиженно отстал, сказав: «По дороге прямо».
Однако и полпути не прошли, а невесть откуда налетел располневший унтер-офицер. (Позже Галл изумился способности местных людей возникать будто из-под земли, но зато потом долго не отставать от нового человека, пока тот не напоит их хотя бы чаем).
— Вас к себе Анна Николаевна просит, — сказал унтер-офицер, запыхавшись, и грозно повел глазами в сторону Ускова. («Я тебя Христом-богом просил — не ходи пугалом, ты ж мастер корабельный».)
— Ах, капитан, — говорила Анна Николаевна, улыбаясь и протягивая Галлу пухловатую руку для поцелуя, — вы обидели меня. Сразу же на верфь. И все дела… Комната для вас давно готова. Аграфена! — позвала она служанку, и когда черноволосая, черноглазая девушка, покраснев, неловко поклонилась Галлу, полковничиха сказала пружинисто: — Проводи господина капитана в комнату, да побыстрее, ты мне будешь нужна. — И к Галлу с улыбкой счастья: — Вечером у нас гости.
Полковничиха Анна Николаевна жила в одном из немногих больших домов и была тем самым лицом города, которое непременно нужно показывать редко приезжающим офицерам.
Комната была хороша: широкая постель, чистое белье, медный тазик с водой для умывания, полотенце с петухами.
Скоро капитан спал.
Ну что за мужчины оставались в городе — протопоп да дьякон, да еще старый купец Выходцев, каждый год собирающийся все бросить к черту, забыть пурги и уехать в теплые края и каждый год отмахивающийся от жены: «Годок еще поживем, а уж на следующий, вот те крест, обязательно…». Выходцев дел не вел, а для утехи пьянствовал. Жена у Выходцева много моложе, да он ее не строжил: «Пущай хоть зенками любит, остальное — тьфу! Меня вино сильней любит». В дом полковничихи он вхож давно, с полковником они числились даже друзьями, но в последние годы полковник все в поездках, а Анна Николаевна пьянство не взлюбила, когда еще в девках была (ее пытался взять один пьяненький офицерик силком, да она оказалась увертливей), поэтому Выходцев появлялся перед Анной Николаевной лишь по приглашению. Тогда он радовался, тискал возле печки жену, она же, ругаясь: «Ночи тебе мало, кобель ты старый», — грозила кочергой, и он отступал, посмеиваясь: «Ну-ну, молодайка-таратайка, кочергу сломишь — не продам более».
За столом Анны Николаевны при полных свечах собрались ревизорши и комиссионерши (их мужья с навигацией уходили на Алеутские острова и в Русскую Америку), друзья дома и те, кому быть положено: протопоп и дьякон. Выходцев тихо возливал вино, помалкивал, боясь взгляда Анны Николаевны, и смотрел, как ловко его жена подавала Галлу какое-либо блюдо, как сверкала, нет — звенела очами Анна Николаевна, стараясь, чтобы Галл смотрел лишь на нее и говорил только с ней. Однако веселье становилось общим, женщины раскраснелись, защебетали. Запросили музыку. Анна Николаевна с явной неохотой села за старенький, побитый от дальних перевозок клавикорд.
Галл вызвался обучать дам петербургским манерам, танцам. Жена Выходцева была польщена — ее первую пригласил этот обаятельный капитан. Пальцы Анны Николаевны задрожали, клавикорд выдал такую фальшь, что Выходцев, сморщившись, потянулся за бутылкой, внутренне злорадствуя: «Давай, Авдотья, врежь этой стерве по любовной страсти… Хвост распушила, лошадь толстозадая». После этого стакана он распалился, говорливость готова была его захлестнуть, и он подсел к святым отцам, хмельным и веселым.